Сага о Форсайтах

Голсуорси Джон

Во время путешествия по Италии Майкл переживал свой подлинный медовый месяц. Под влиянием новой обстановки, солнца и вина Флер словно отогрелась, непрочь была покутить, охотно отвечала на его ласки, и Майкл впервые со дня женитьбы чувствовал, что та, кого он любит, избрала его своим спутником. А теперь явился этот американец и принес напоминание о том, что ты играешь только вторую скрипку, а первое место принадлежит троюродному брату и первому возлюбленному. И Майкл чувствовал, что снова оторвали чашу от его уст. Флер пригласила молодого человека, потому что тот связан с ее прошлым, в

котором Майклу не отведено места. Не поднимая глаз, Майкл угощал Дэнди лакомыми кусочками.

Молчание нарушил Сомс.

– Возьмите мускатный орех, мистер Уилмот. Дыня без мускатных орехов...

Когда Флер встала из-за стола. Сомс последовал за ней в гостиную, а Майкл увел молодого американца в свой кабинет.

– Вы знали Джона?
– спросил Фрэнсис Уилмот.

– Нет, ни разу с ним не встречался.

– Он славный человечек. Сейчас он разводит персики.

– И думает заниматься этим и впредь?

– Конечно.

– В Англию не собирается?

– В этом году нет. У них прекрасный дом, есть лошади и собаки. Можно и поохотиться. Быть может, будущей осенью он приедет с моей сестрой.

– Вот как?
– отозвался Майкл.
– А вы долго думаете здесь прожить?

– К рождеству хочу вернуться домой. Я думаю побывать в Риме и Севилье. И хочу съездить в Вустершир, посмотреть дом моих предков.

– Когда они переселились?

– При Вильгельме и Марии. Были католиками. Там хорошо, в Вустершире?

– Очень хорошо, особенно весной. Много фруктовых садов.

– О, вы еще здесь что-то разводите?

– Очень мало.

– Я так и думал. В поезде, по дороге из Ливерпуля, я смотрел в окно и видел прекрасные луга, двух-трех овец, но не было людей, работающих в полях. Значит, теперь все живут в городах?

– За редкими исключениями. Вы должны съездить в имение моего отца; в тех краях еще можно найти одну-две брюквы.

– Печально, - сказал Фрэнсис Уилмот.

– Да. Во время войны мы снова начали сеять пшеницу, но затем бросили это дело.

– Почему?

Майкл пожал плечами.

– Непонятно, чем руководствуются наши государственные деятели. Когда они у власти, им плевать на земельный вопрос. Как только они попадают в оппозицию, так начинают о нем трубить. К концу войны у нас был первый воздушный флот в мире и земледелие начало было развиваться. А как поступило правительство? Махнуло рукой и на то и на другое. Это трагично. А что разводят у вас в Каролине?

– В наших краях возделывают только хлопок. Но теперь не легко на этом заработать. Рабочие руки стоят дорого.

– Как, и у вас то-же самое?

– Да, сэр. Скажите, иностранцев пускают на заседания парламента?

– Конечно. Хотите послушать прения по ирландскому вопросу? Я могу устроить вам место на галерее для знатных иностранцев.

– Я думал, англичане - народ чопорный, но у вас я себя чувствую совсем как дома. Этот старый джентльмен - ваш тесть?

– Он какой-то особенный. Он банкир?

– Нет. Но, пожалуй, следовало бы ему быть банкиром.

Взгляд Фрэнсиса Уилмота, бродивший по комнате, остановился на "Белой обезьяне".

– Знаете, - сказал он тихо, -

вот это изумительная вещь. Нельзя ли устроить, чтобы этот художник написал мне картину, я бы отвез ее Энн и Джону.

– Боюсь, затруднительно будет. Видите ли, он был китаец, даже не самого лучшего периода, и уже лет пятьсот как отправился к праотцам.

– Ах так! Ну, животных он прекрасно чувствовал.

– Мы считаем, что он прекрасно чувствовал людей.

Фрэнсис Уилмот удивился и промолчал.

Майклу подумалось, что этот молодой человек вряд ли в состоянии оценить сатиру.

– Значит, вы хотите побывать на выставке собак Крафта?
– сказал он. Вероятно, любите собак?

– Я думаю купить ищейку для Джона и двух для себя. Хочу разводить породистых ищеек.

Майкл откинулся на спинку стула и выпустил облако дыма. Он почувствовал, что для Фрэнсиса Уилмота мир еще совсем молод и жизнь мягко, словно на резиновых шинах, несет его к желанной цели. А вот Англия-то!..

– Что вы, американцы, хотите взять от жизни?
– неожиданно задал он вопрос.

– Мне кажется, мы хотим добиться успеха. Во всяком случае, это можно сказать о Северных Штатах.

– К этому мы стремились сто лет тому назад, - сказал Майкл.

– О! А теперь?

– Успеха мы добились, а теперь размышляем, не посадили ли мы сами себя в калошу.

– Видите ли, - сказал Фрэнсис, - ведь Америка заселена не так густо, как Англия.

– Совершенно верно, - сказал Майкл.
– Здесь на каждое место имеется кандидат, а многим приходится сидеть у самих себя на коленях. Хотите выкурить еще одну сигару, или пойдем в гостиную?

V

ПАСЫНКИ

Быть может, провидение было вполне удовлетворено улицей Сэпперс-Роу в Кэмден-Тауне, но Майкл никакого удовлетворения не испытывал. Как оправдать эти унылые однообразные ряды трехэтажных домов, таких грязных, что их можно было сравнить только с воротничками, выстиранными в Италии? Какое отношение к коммерции имеют эти жалкие лавчонки? Кому придет в голову свернуть на эти задворки с шумной, звенящей трамваями улицы, пропитанной запахом жареной рыбы, бензина и старого платья? Даже дети, которых с героическим упорством производили здесь на свет во вторых и третьих этажах, уходили искать радостей жизни подальше: ведь на Сэпперс-Роу не представлялось возможности ни попасть под колеса, ни поглазеть на афиши кино. Уличное движение здесь составляли только ручные тележки, велосипеды, фургоны, видавшие лучшие времена, да сбившиеся с дороги такси; потребность в красоте удовлетворяли только герань в горшках да пятнистые кошки. Вся улица никла, рассыпалась в прах.

Отправляясь туда, Майкл поступал против своих принципов. Именно здесь чувствовалось, как густо населена Англия, а он проповедовал уменьшение населения и тем не менее собирался нанести визит разорившимся иностранцам и не дать им умереть. Он заглянул в две-три лавчонки. Ни души! Что хуже - битком набитая лавчонка или пустая? Перед домом N 12 Майкл остановился, поднял голову и увидел в окне лицо, бледное, восковое. Голова женщины, сидевшей у окна, была опущена над шитьем.

"Вот моя корреспондентка", - подумал он.