Сага о Форсайтах
Шрифт:
– Какой ты милый, папа, что повез меня проветриться; ужасно приятно.
– Хочешь, выйдем посмотреть на уток? У лебедей в Мейплдерхеме в этом году опять птенцы.
Лебеди! Как ясно она помнит шесть маленьких "миноносцев", плывших за старыми лебедями по зеленоватой воде, в лето ее любви шесть лет назад! Спускаясь по траве к Серпентайну, она ощутила сладостное волнение. Но никто, никто не узнает о том, что в ней творится. Что бы ни случилось а скорее всего вообще ничего не случится" - теперь-то она спасет свое лицо. Нет в мире сильней побуждения, как говорит Майкл.
– Твой дедушка водил меня сюда, когда я был мальчишкой, - прозвучал около нее голос отца. Он не добавил; "А я водил сюда ту мою жену в первое
– Итонские курточки! Шестьдесят лет прошло, больше. Кто бы тогда подумал?
– Кто бы что подумал, папа? Что итонские кусочки все еще будут искать?
– Этот, как его... Теннисон, кажется: "Старый порядок меняется, новому место дает". Не могу себе представить тебя в стоячих воротничках и юбках до полу, не говоря о турнюрах. В то время не жалели материи на платья, но знали мы о женщинах ровно столько же, сколько и теперь, - то есть почти ничего.
– Ну, не знаю. По-твоему, человеческие страсти те что были, папа?
Сомс задумчиво потер подбородок. Почему она это спросила? Когда-то он сказал ей, что настоящая страсть бывала только в прошлом, а она ответила, что сама ее переживает. И в памяти у него мгновенно возникла картина, как в теплице Мейплдерхема, во влажной жаре, отдающей землей и геранью, он толкнул ногой трубу водяного отопления. Может, Флер и была права тогда: от человеческой природы не уйдешь.
– Страсти!
– сказал он.
– Что ж, и сейчас иногда читаешь, что люди травятся газом. В прежнее время они обычно топились. Пойдем выпьем чаю, вон там есть какойто павильон.
Когда они уселись и голуби весело принялись клевать его пирожное, он окинул дочь долгим взглядом. Она сидела, положив ногу на ногу - красивые ноги! И фигурой - от талии и выше - как-то отличалась от всех других молодых женщин, которых ему приходилось видеть. Она сидела не согнувшись, а чуть выгнув спину, отчего появлялась решительность в посадке головы. Она опять коротко остриглась - эта мода оказалась, против ожидания, живучей; но, надо признать, шея у нес на редкость белая и круглая. Лицо широкое, с твердым округлым подбородком; очень мало пудры, и губы не подкрашены, белые веки с темными ресницами, ясные светло-карие глаза, небольшой прямой нос, и широкий низкий лоб, и каштановые завитки над ушами; и рот, напрашивающийся на поцелуи, - право же, ему есть чем гордиться!
– Я полагаю, - сказал он, - ты рада, что опять можешь уделять больше времени Киту? Он плутишка! Подумай, что он попросил у меня вчера, - молоток!
– Да, он постоянно все крушит. Я стараюсь шлепать его как можно реже, но иногда без этого не обойтись - кроме меня, никому не разрешается. Мама приучила его к этому, пока нас не было, так что теперь он считает, что это в порядке вещей.
– Дети - чудные создания, - сказал Сомс.
– В моем детстве с нами так не носились.
– Прости меня, папа, но, по-моему, больше всех с ним носишься ты.
– Что?
– сказал Сомс.
– Я?
– Ты исполняешь все его прихоти. Ты дал ему молоток?
– У меня его не было - к чему мне носить с собой молотки?
Флер рассмеялась.
– Нет, но ты относишься к нему совершенно серьезно. Майкл относится к нему иронически.
– Малыш не лишен чувства юмора.
– К счастью. А меня ты не баловал, папа?
Сомс уставился на голубя.
– Трудно сказать, - ответил он.
– Ты чувствуешь себя избалованной?
– Когда я чего-нибудь хочу - кончено.
Это он знал; но если она не хочет невозможного...
– И если я этого не получаю, со мной не шути.
– Это кто говорит?
– Никто это не говорит, я сама знаю...
Хм! Чего же она сейчас хочет? Спросить? И, делая вид, что смахивает с пиджака крошки, он взглянул на нее исподлобья.
IX
СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА
Зажав в руке счета по столовой. Флер на мгновение задержалась у подъезда, между двумя лавровыми деревьями в кадках. Большой Бэн показывает без четверти девять. Пешком через Грин-парк она пройдет минут двадцать. Кофе она выпила в постели, чтобы избежать вопросов, - а папа, конечно, тут как тут - приклеился носом к окну столовой. Флер помахала счетами, и он отшатнулся от окна, как будто она его стегнула. Папа бесконечно добр, но напрасно он все время стирает с нее пыль - она не фарфоровая безделушка!
Она шла быстрым шагом. Никаких ощущений, связанных с жимолостью, у нее сегодня не было, ум работал четко и живо. Если Джон вернулся в Англию окончательно, нужно добиться его. Чем скорее, тем лучше, без канители! На куртинах перед Букингемским дворцом только что расцвела герань, ярко-пунцовая; Флер стало жарко. Не нужно спешить, а то придешь вся потная. Деревья одевались по-летнему; в Грин-парке тянуло ветерком, и на солнце пахло травой и листьями. Много лет так хорошо не пахло весной. Флер неудержимо потянуло за город. Трава, и вода, и деревья - среди них протекли ее встречи с Джоном, один час в этом самом парке, перед тем как он повез ее в Робйн-Хилл! Робин-Хилл продали какому-то пэру. Ну и пусть наслаждается; она-то знает историю этого злосчастного дома - он точно корабль, над которым тяготеет проклятие! Дом сгубил ее отца, и отца Джона, и еще, кажется, его деда, не говоря уже о ней самой. Второй раз ее так легко не сломаешь! И, выйдя на Пикадилли, Флер мысленно посмеялась над своей детской наивностью. В окнах клуба, обязанного своим названием - "Айсиум" - Джорджу Форсайту, не было видно ни одного из его соратников, обычно созерцавших изменчивые настроения улицы, потягивая из стакана или чашки и обволакивая свои мнения клубами дыма. Флер очень смутно помнила его, своего старого родственника Джорджа Форсайта, который часто сиживал здесь, мясистый и язвительный, за выпуклыми стеклами окна. Джордж, бывший владелец "Белой обезьяны", что висит теперь наверху, у Майкла в кабинете. И дядя Монтегью Дарти, которого она видела всего один раз и хорошо запомнила, потому что он ущипнул ее за мягкое место и сказал: "Ну-ка, из чего делают маленьких девочек?" Узнав вскоре после этого, что он сломал себе шею, она захлопала в ладоши - препротивный был человек, толстолицый, темноусый, пахнувший духами и сигарами. На последнем повороте она запыхалась. На окнах дома тетки в ящиках цвела герань, фуксии еще не распустились. Не в ее ли бывшей комнате теперь поселили их? И, отняв руку от сердца, она позвонила.
– А, Смизер! Встал уже кто-нибудь?
– Пока только мистер Джон встал, мисс Флер.
И зачем так колотится сердце? Идиотство - когда не чувствуешь никакого волнения.
– Хватит и его, Смизер. Где он?
– Пьет кофе, мисс Флер.
– Хорошо, доложите. Я и сама не откажусь от второй чашки.
Она стала еле слышно склонять скрипящую фамилию, которая плыла впереди нее в столовую: "Смизер, Смизера, Смизеру, Смизером". Глупо!
– Миссис Майкл Монт, мистер Джон. Заварить вам свежего кофе, мисс Флер?
– Нет, спасибо, Смизер.
– Скрипнул корсет, дверь закрылась.
Джон встал.
– Флер!
– Ну, Джон?
Ей удалось пожать ему руку и не покраснеть, хотя его щеки, теперь уже не измазанные, залил густой румянец.
– Хорошо я тебя кормила?
– Замечательно. Как поживаешь. Флер? Не слишком устала?
– Ничуть. Как тебе понравилось быть кочегаром?
– Хорошо! Машинист у меня был молодчина. Энн будет жалеть - она еще отлеживается.
– Она очень помогла нам. Почти шесть лет прошло, Джон; ты мало изменился.