Сага о гирокомпасах
Шрифт:
– Сколько раз тебе талдычить, что чувствительный элемент, представляющий собой шар-гиросферу, получает питание через эбонито-графитные пояса и полярные шапки от токопроводящей жидкости из смеси глицерина. Отвечай, салажня паршивая, чем питаются обмотки статоров гироскопов?
– Они питаются, - отвечал я, - от мотора генератора трехфазовым током в сто двадцать вольт.
Коля Ложкин в это время делал большие успехи на мостике, а я подвизался внизу, одурманенный тайнами гирокомпаса, и это дошло до мостика - до горных высот корабельной власти.
Меня
– Слушай, Пикуль, - сказал он мне, - ты ведешь себя странно. Старшина рулевых Василий Сурядов уж на что некляузный человек, но и тот жалуется на тебя.
– А что я сделал ему плохого?
– Плохого ты ему ничего не сделал, но ведь и хорошего от тебя тоже не видишь. Не пойму: вроде бы прислан ты для рулевой вахты, а старшина Лебедев говорит, что тебя кнутом из гиропоста не выжить. Объясни мне, что ты там потерял?
– Я ничего не потерял, товарищ старший лейтенант, я нашел там то, что мне интересно. Хотите верьте, хотите нет, - выпалил я с жаром, - но без гирокомпасов мне нет больше жизни!
– Пойдем, - сказал штурман, поднимаясь. По командирскому трапу мы поднялись из коридора кают-компании в салон. Второй раз в жизни я стоял на пушистом ярко-красном ковре командирского салона, среди бронзовых канделябров и зеркал, вдыхая запахи бархатных штор, обозревая небывалый для меня корабельный уют. Командир "Грозного", капитан 3 ранга Андреев, указал на меня пальцем и спросил штурмана:
– Вот это он и есть?
Только сейчас я заметил, что здесь же находится и старшина Лебедев, в чисто отстиранной робе, в "старшинской шапке с ручкой".
– Старшина, - повернулся к нему командир, - я жду, что вы скажете о юнге Вэ-Пикуле?
– Не сокровище, - отвечал Лебедев (добрая душа).
– Конечно, в теории он малость подковался, практические навыки кое-какие от нас перенял, но. ветер еще бродит в голове!
– Ветер и будет бродить, - заметил штурман Присяжнюк, и я ощутил в нем своего заступника.
– Вы, старшина, учитывайте, что в свои пятнадцать лет, когда его сверстники собак гоняют, Пикуль вам ни Сенекой, ни Фейербахом стать и не сможет. Лучше скажите: можете ли вы в условиях боевой обстановки подготовить из юнги Вэ-Пикуля классного аншютиста, которому я мог бы доверить вахту у гирокомпаса?
– Давайте решим этот вопрос сразу. Как рулевой юнга Вэ-Пикуль не представляет никакой ценности. Но эта не совсем обычная страсть к гирокомпасам тоже ведь чего-то да стоит.
Тут я стал понимать, к чему клонится разговор. Попади я в такую же ситуацию в условиях, скажем, XVII века, я бы, наверное, рухнул в ноги офицерам, слезно причитая: "Благодетели мои, осчастливьте, век буду Бога молить." Но сейчас я был юнгой ВМФ, и это определило мое сознание:
– Обещаю все свои силы. все свои старания.
– начал было я.
Но командир и штурман выслушали не меня, а Лебедева.
– Я берусь, - заявил старшина, - подготовить
Он меня подготовил, а вскоре его направили с караваном судов в Англию, и моим старшиной стал Иван Васильевич Васильев, который сейчас работает монтером в Сестрорецке. По боевому расписанию во время тревог Васильев должен был находиться наверху - в штурманской рубке, а я оставался внизу при гирокомпасе. Я был чрезвычайно горд от сознания, что в тревожную минуту, когда эсминец оглашали колокола громкого боя, мне надо было снимать трубку телефона и докладывать: "Гиропост - мостику: бэ-пэ-два бэ-чэ-один к бою готов!" БП-2 БЧ-1 - это боевой пост № 2 боевой части 1.
Так я стал командиром боевого поста. Мне было тогда уже 16 лет. Я делал во время войны свое маленькое, нужное для флота дело, следил, чтобы мой любимый гирокомпас давал кораблю истинный курс. Гирокомпас работал всю войну без выключений, его держала в напряжении, как и всех нас, боевая готовность. Я да мой старшина - нас двое, а в сутках 24 часа, вот и получалось на каждого по 12 часов вахты ежедневно. А потом тревоги, обледенение приборов на мостике, засоление инструментов во время шторма. Бывало, отстоишь вахту - в запахе масел и бензина, в одуряющем гуле и звоне приборов, - а тут: "Аншютиста наверх. протереть линзы на репитерах!"
И так во время шторма, бывало, раз по десять в сутки тебя поднимут на мостик. Спать приходилось безбожно мало. Всю войну - как я сейчас вспоминаю, я хотел только одного - выспаться.
А когда война закончилась, я стал прощаться с кораблем, обходя все его отсеки. Под конец спустился и в свой гиропост, где провел самые лучшие, самые яркие, самые неповторимые дни своей юности. Тут я не выдержал. Я не сентиментальный человек, но со мною случилось что-то такое, что бывает единожды в жизни. Колени у меня вдруг сами собой подломились - я опустился перед гирокомпасом, который еще тихонько гудел, подвывая мотором, словно от усталости бессонных ночей войны. Я обнял гирокомпас с нежностью, как обнимают любимую девушку, и рыдал, рыдал, рыдал.
Выстукиваю на машинке вот эти строчки, а на глаза опять невольно навертываются слезы.
От тех трудных времен у меня сохранились две ленточки. На одной "ШКОЛА ЮНГ СВМФ", а на другой - "ГРОЗНЫЙ". Да еще в старых бумагах сохранилась небольшая акварелька - вид моего гиропоста. Поначалу школа юнг штурманских электриков и вообще узких специалистов для флота не готовила это теперь поступающим в морские училища нужно долго ломать голову, чтобы из длинного списка специальностей выбрать одну-единственную, но я все же стал юнгой-аншютистом.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Память - вечный генератор мысли. Она иногда возвращает меня назад, в юность. Тогда я снова вижу себя маленьким, худеньким мальчиком, несущим боевую вахту возле тех приборов, которые дают кораблю ИСТИННЫЙ курс.