Сага о халруджи. Компиляция. Книги 1-8

Петрук Вера

Одиночество, поселившееся в нем с переездом в Дом Солнца, не стало меньше. Наоборот, оно только выросло, распространившись по всем уголкам души, словно плесень в сыром подвале.

Отношения с учениками были еще сложнее, чем со слугами. В отличие от Беркута, Сахара и Ола, которые гордо носили свои синие пояса старших учеников, одежда Арлинга мало отличалась от тех, кто провел в школе несколько месяцев. У него пояса вообще не было, что нередко сбивало с толку новичков.

Узнав о его статусе «любимца», новые ученики часто переходили в оборону, начиная насмехаться над его драганским происхождением или слепотой, однако такие насмешки заканчивались после первых общих тренировок.

В последние годы иман нередко заставлял Арлинга проводить уроки на Огненном Круге, а после сурово отчитывал за каждую ошибку, словно Регарди был настоящим учителем, который не справился со своими обязанностями. Арлинг такие занятия не любил. Во-первых, ему потом приходилось вдвойне отрабатывать все допущенные просчеты в подвале Дома Солнца, а во-вторых, после таких тренировок новички начинали его бояться, сохраняя этот страх на все годы обучения.

Впрочем, ни страх, ни насмешки учеников Регарди не волновали. Они не относились к его миру, а общения ему хватало с учителем, старшими слугами и «избранными», которых осталось только трое. Его тревожили другие вопросы – почему молчала Магда, почему не получался тот или иной прием, или почему иман не позволяет ему пройти Испытание Смертью.

Учитель… Наверное, не было другого слова, которое вызывало бы у него столько разных эмоций. Смерть Атреи образовала незаметную, но все же ощутимую трещину в их отношениях. Она была похожа на слабую выбоину в камне, в которую ветер уже занес мелкие песчинки. Сможет ли она исчезнуть или с годами станет только шире – Регарди не знал. Он по-прежнему послушно выполнял указания имана, доверяя ему во всем, хотя поступки имана не всегда были понятны.

После ухода Атреи колебания Тигра между прошлой жизнью, в которой остались серкеты и Пустошь Кербала, и нынешней, наполненной делами школы и Белой Мельницы, стали все более ощутимы. С одной стороны, иман продолжал обучать Арлинга странным ритуалам и приемам, каждый из которых был вызовом для человеческого тела, с другой стороны, всегда брал его с собой, отправляясь по делам в город, а когда Регарди заново научился писать, стал поручать ему составлять ответы на письма, приходившие в школу со всего мира – о том, сколько стоило обучение, какие знания получал выпускник, и какими преимуществами он обладал по сравнению с выпускниками других похожих школ Балидета. Имана можно было обвинять в чем угодно, но только не в халатном отношении к делу. Возможно, если бы он выбрал иной путь, из него получился бы неплохой купец.

Были минуты, когда Арлингу казалось, что он понимал учителя лучше себя самого, но они проходили, и в следующий миг иман представлялся совсем другим человеком – полным загадок, простому смертному непонятных.

Регарди вздохнул, заставив себя отвлечься от сложных мыслей. Сегодня, как никогда, хотелось окунуться с головой в тренировки и ни о чем не думать.

– Ну же, Беркут, – протянул он, соскакивая с бревна и направляясь к сидящему на скамье товарищу. После многочисленных падений в ров, его тело обильно покрывала грязь, отлетавшая ошметками в стороны при каждом движении, а жидкая глина на коже быстро засыхала, превращаясь в коросту под сикелийским солнцем. Но Арлингу было все равно. Если Шолох не хотел тренироваться, значит, будет ссора. И хотя они договорились не обсуждать выбор имана, прежнее, дружеское общение у них почему-то не получалось.

– Давай прыгнем «двойным конем», – снова предложил Регарди. – Хочешь, я буду держать тебя снизу, а ты прыгнешь? Мы так еще не пробовали. Хватит сидеть и таращиться на всех с умным видом. Ты не тренировался со вчерашнего дня – так и в бревно превратиться можно. Чтобы не разочаровать серкетов, надо стараться.

Работать над собой так, словно наступает твой последний день, словно завтра ты умрешь, и другого шанса…

Арлинг замолчал на полуслове, понимая, что с языка сорвалось то, что он не собирался обсуждать с Шолохом. Проклятая жара. Привыкнуть к ней было невозможно – хоть на второй год, хоть на второй десяток жизни в Сикелии. Это она растопила его мысли, смешав их в хаос.

– Рвение подобно чайнику и может легко охладиться, – с умным видом заявил Беркут, не двигаясь с места. – Все, что могло быть сделано, уже сделано. Мы ничего не изменим.

– Чушь! – возмутился Арлинг, усаживаясь на песок у скамьи. – Все можно исправить! Например, ты мог бы отказаться от поездки в Пустошь.

– В тебе говорит зависть, – бесстрастно заметил Беркут. – Не завидуй мне, Ар. У тебя свой путь, у меня свой.

– Как же я мог забыть! – притворно воскликнул Регарди, бросая в мальчишку горсть песка. – Дороги, дороги… Вы в Балидете все на них помешались.

– «Мы» помешались, – поправил его Шолох, отряхиваясь. – Не спеши проводить черту между нами. Я уже тебе говорил, мы на одной стороне.

– Если это так, ты пойдешь со мной тренироваться, – Арлинг хлопнул Беркута по плечу, оставив на его белой рубашке отпечаток грязной ладони. Он сделал это осознанно, стараясь разозлить кучеяра и вытащить из непроницаемого кокона, в который тот кутался последние дни.

– Нам не нужно больше тренироваться на Огненном Круге, – спокойно ответил Шолох. – Ты это знаешь, но понимать не хочешь. Возможно, иман как раз ждет, когда ты ему об этом скажешь. А «двойной конь» у тебя хорошо получается и без меня.

– Ты это называешь «хорошо получается»? – Арлинг оттянул грязную штанину, показывая ее Беркуту. – Да я упал в этот проклятый ров раз десять!

– У тебя короткая память, – упрекнул его кучеяр. – Вспомни, когда ты в первый раз пришел к этому бревну, то даже ходить по нему не мог. А теперь вспомни, как на прошлой неделе ты показывал новичкам «Мышиный Бег». Никто из учеников его не делает лучше тебя. А причина твоих падений ясна. Ты злишься на меня и имана, и до тех пор, пока в тебе живет эта злость, будешь падать. Тебе не тренироваться надо, а успокоиться, прогнать зависть из сердца и принять мир таким, какой он есть.

– Заладил тоже, «зависть», «зависть»! – вспыхнул Регарди. – С чего ты взял, что я тебе завидую? У меня все отлично. Кто из учеников живет в собственной комнате, да еще и в одном доме с учителем? Кто может все дни и ночи тренироваться, не тратя время на дурацкую прополку грядок или стирку белья? Кто удостоен чести проводить уроки у сопливой мелкотни? А еще у меня есть собственный пес, пусть и старый, друзья, пусть и предатели, и право на одно пирожное в неделю. Блеск! Разве у любимчика имана могут быть дела иначе? И незачем меня успокаивать. И в твоих похвалах я тоже не нуждаюсь.

– Никто тебя не предавал, – поморщился Шолох. – Ты бы поосторожнее о друзьях. Не припоминаю, чтобы Сахар тебе сделал что-то плохое. Или Ол.

– Они не единственные мои друзья, – буркнул Регарди, мечтая врезать товарищу по уху. Жаль только, что повода для этого не было. Пока.

– Пойми, когда я стану Индиговым Учеником, на самом деле, ничего не изменится. Мы так же будем стоять рядом. Может быть, даже ближе, чем сейчас. У нас с тобой все будет по-прежнему.

«Ты спрашиваешь или утверждаешь?» – сердито подумал Арлинг, стараясь не замечать, с какой уверенностью Шолох произнес заветные слова каждого ученика школы: «когда я стану Индиговым Учеником». Нет, друг мой, прежним уже ничего не будет. Даже в этот миг все иначе – не то, что секунду назад.