Сага о Копье: Омнибус. Том I
Шрифт:
— Мастер!.. — вскрикнул в ужасе один из эстетов, указывая на огонь. — Он уничтожает книги!..
Астинус только покачал головой, не переставая писать.
Потом, совершенно неожиданно, все стихло и успокоилось. Проглоченные тьмой, угасли огни. Опасливо прислушиваясь, эстеты приблизились к двери… но не услышали ничего, кроме какого-то тихого шороха. Бертрем осторожно надавил ладонью на дверь, и дверь подалась.
— Мастер!.. — позвал он. — Дверь открывается!
Астинус поднялся на ноги.
— Возвращайтесь к вашим занятиям, — велел он эстетам. — Вам здесь больше нечего делать.
Почтительно кивая, члены Ордена еще
Свет алой и серебряной лун вливался внутрь сквозь маленькие оконца. Аккуратные ряды полок, хранивших многие тысячи книг, терялись в темноте. Ниши для свитков усеивали стены, как соты. Луны освещали заваленный бумагами стол. Посредине его стояла оплывшая свечка, рядом лежала книга заклинаний в полночно-синей обложке, с белыми, как кость, пергаментными страницами. Другие книги валялись на полу.
Оглядевшись кругом, Астинус недовольно нахмурился. Стены были измараны черными следами копоти. Сильно пахло серой. В воздухе еще парили взвихренные страницы. Подобно осенним листьям, они медленно засыпали тело, распростертое на полу…
Астинус закрыл и тщательно запер за собой дверь. Потом, перешагивая через разбросанные бумаги, подошел к телу. Он ничего не сказал и не нагнулся, чтобы помочь магу подняться. Просто стоял рядом с Рейстлином — и задумчиво смотрел на него…
Но вот край его одежд коснулся беспомощно вытянутой металлически-желтой руки. Почувствовав прикосновение, маг шевельнулся и открыл глаза, которых уже коснулась тень приближавшейся смерти.
— Итак, ты не нашел того, что искал? — холодно глядя на юношу, спросил Астинус.
— Ключ!.. — прошептали белые губы, покрытые запекшейся кровью. — Затерялся… во времени… глупцы!.. — Его рука судорожно сжалась. Лишь ярость еще поддерживала в нем жизнь. — Как просто!.. Все… знали его… и ни один… не удосужился записать!.. Ключ… он так нужен мне… он пропал… утерян…
— Стало быть, кончается твой путь, старый друг, — промолвил Астинус без малейшего намека на жалость.
Рейстлин оторвал голову от пола, золотые глаза лихорадочно горели.
— Ты знаешь меня!.. Кто я такой?
— Это более не имеет значения.
И Астинус повернулся, чтобы покинуть библиотеку. Но сзади раздался ужасающий крик, и костлявая рука ухватила историка за одежду, принудив остановиться:
— Ты отвернулся от мира, но от меня — не смей!..
— Отвернулся от мира?.. — тихо и медленно повторил библиотекарь, вновь оборачиваясь к мату лицом. — Отвернулся от мира!.. — Холодный голос Астинуса редко окрашивался чувством, но на сей раз гнев всколыхнул его безмятежно-спокойный дух, точно камень, брошенный в пруд. — Отвернулся от мира! Кто, я?!. — Голос Астинуса раскатился по залу, как незадолго до этого — магический гром. — Аз семь мир! И ты, старый друг, прекрасно это знаешь! Сколько раз я рождался на свет! Сколько раз я умирал!.. Каждая слезинка этого мира была моей! Каждая капля пролитой крови! Все его муки и радости прошли через мое сердце!.. Я возлагаю руку на Сферу Времени — это ты сделал ее для меня, старый друг! — и путешествую по миру, записывая его историю. Я творил гнуснейшие непотребства. Я совершал благороднейшие подвиги самопожертвования. Я — человек, эльф, людоед! Я — мужчина и женщина! Я рожал детей. Я убивал детей. Я видел тебя, каким ты
Рука Рейстлина разжалась, выпустив край одеяния, и бессильно поникла на пол. Силы быстро оставляли его. Уже чувствуя, как стискивает сердце холод могилы, он продолжал цепляться за слова, оброненные Астинусом. Я должен прожить еще хотя бы мгновение, говорил он себе. Дай мне это мгновение, о Лунитари!.. — молился он, взывая к духу алой луны, дарующему силу магам Алых Одежд. Некое слово витало у самого края сознания. Слово, которое спасет его. Только бы продержаться…
Астинус же не сводил с умирающего горящего взгляда, гневно бросая ему то, что копилось в его душе столетиями. Голос историка дрожал:
— В последний день, в день Совершенства, сойдутся вместе трое Богов: Паладайн в своем Сиянии, Владычица Такхизис, облаченная во Тьму, последним же — Гилеан, Господь Равновесия. И каждый будет держать в руках Ключ Познания. И Алтарь, куда будут возложены эти Ключи, примет и мои Книги, повествующие о каждом создании, когда-либо жившем на Кринне. Тогда наконец завершено будет творение и…
Тут Астинус осекся и замолчал, ужаснувшись тому, что выговорили его уста, тому, что он наделал.
Но Рейстлин больше не видел библиотекаря. Странные зрачки его были расширены, золотые глаза нестерпимо сияли.
— Ключ… — шептал он в восторге. — Ключ! Я знаю!.. Я знаю!..
Двигаясь с величайшим трудом, он дотянулся до неприметного маленького кошеля, который висел у него на поясе, и вытащил Око, сжавшееся в крохотный шарик. Тускнеющие глаза мага всмотрелись в его радужную глубину…
— Теперь я знаю, кто ты такой! — прошептали немеющие губы. — Я знаю тебя и я призываю тебя — помоги мне, как ты помогал мне в Башне, а потом в Сильванести! Наш уговор… Помоги мне… Спаси меня — и сам будешь спасен!..
Силы окончательно оставили его. Рано поседевшая голова безжизненно мотнулась, глаза с их проклятым зрением — закрылись. Рука, державшая Око, обмякла. Но пальцы не разжались, удерживая хрустальный шарик судорожной хваткой, которую не могла бы ослабить и смерть.
Горстка костей, прикрытая кроваво-красными одеяниями — Рейстлин неподвижно лежал на усыпанном бумагами полу великой библиотеки…
Несколько долгих мгновений Астинус смотрел на распростертое тело, залитое багровым светом двух лун. Потом, опустив голову, историк вышел из библиотеки, и, когда он закрывал и запирал за собой дверь, руки его зримо дрожали.
Он вернулся в свой кабинет и много часов просидел неподвижно, слепо глядя во тьму…
6. Палантас
— А я тебе говорю, что это был Рейстлин!
— А я тебе говорю — попробуй только выдать мне еще одну байку про мохнатого слона, переносящее кольцо или воздушные растения, — и я намотаю твой хупак тебе на хребет!..
Флинт был вне себя от возмущения.
«И все равно это был самый что ни на есть рейстлиновский Рейстлин!» — возразил про себя Тассельхоф. Кендер слишком хорошо знал, до какого именно градуса можно было доводить вспыльчивого гнома, не опасаясь последствий. А надобно молвить, что настроение у Флинта в эти дни было далеко не из лучших.