Сага о короле Артуре (сборник)
Шрифт:
— Пойду распоряжусь насчет гонца.
— Благодарю. Но одну минуту…
Он остановился в дверях. Мы разговаривали с ним по-латыни, но в его выговоре было что-то, что выдавало уроженца запада. Я сказал:
— В таверне я слышал, что твое имя — Геронтий. Ошибусь ли я, если предположу, что прежде оно было Герейнт?
Он широко, наконец-то молодо улыбнулся.
— И было, и есть, милорд.
— Артур будет рад узнать это имя, — сказал я и занялся письмом.
Он постоял мгновение, потом распахнул двери и передал кому-то невидимому свои распоряжения. Вернулся в комнату,
Я кончил писать. В это время он снова подошел к двери и впустил какого-то невидного, жилистого паренька, хотя и заспанного, но в полном дорожном снаряжении. При нем была сума для писем, запирающаяся крепким замком. Он готов ехать, сказал гонец, запихивая в сумку переданные Герейнтом пакеты; поесть он может по дороге.
Герейнт дал ему подробные наставления, и я еще раз убедился, как хорошо он обо всем осведомлен.
— Лучше всего поезжай в Линдум. Король должен был уже покинуть Каэрлеон и двинуться обратно к Линнуису, так что в Линдуме ты сможешь узнать его местонахождение.
Гонец кивнул в ответ и тут же удалился. Так через каких-то несколько часов после моего прибытия в Оликану мое донесение королю (а с ним еще гораздо более важные известия) было уже в пути. Теперь, на досуге, я мог подумать о Дунпелдире и о том, что меня там ждет.
Но прежде надо было отблагодарить Герейнта за службу. Он налил еще вина и, сев передо мной, забросал меня вопросами, с жадностью, от которой сам успел отвыкнуть, слушая о том, как Артур был провозглашен королем под Лугуваллиумом и что происходило потом в Каэрлеоне. Герейнт заслужил эту беседу, и я не скупился. Только уже перед полуночной стражей я сам задал вопрос:
— Вскоре после битвы под Лугуваллиумом не проезжал ли Лот Лотианский в здешних местах?
— Проезжал, но не через Оликану. Есть старая дорога, сейчас это почти тропа, которая отходит от главной дороги и ведет правее. Проезд там плохой, по краю топкого болота, так что редко кто на нее сворачивает, хотя она и срезает угол, если двигаться на север.
— А Лот свернул, хотя двигался не на север, а на юг, в Йорк. Почему бы это, как ты полагаешь? Чтобы его не видели в Оликане?
— Это мне в голову не приходило, — ответил Герейнт. — Вернее, тогда не приходило… У него на той старой дороге есть свой дом. И понятно, что он свернул, чтобы остановиться в нем, а не в городе.
— Свой дом? Ах да. Я же его видел с перевала. Уютный уголок, только очень уж отрезан от мира.
— Ну, он там не часто и бывает.
— Но ты знал, что он туда прибыл?
— Я многое знаю из того, что происходит в наших местах, почти все, — ответил он и кивнул на запертый поставец. — Как старой сплетнице, целые дни сидящей у своего порога, мне больше и делать нечего, как подглядывать за соседями.
— Похоже, что оно и к лучшему. Тогда ты, может быть, знаешь, с кем встретился Лот в своем доме на холмах?
Несколько мгновений он твердо смотрел мне в глаза. Потом улыбнулся и ответил:
— С некой дамой отчасти королевских кровей. Они приехали
— У меня есть свои пути.
— Да уж должно быть, — спокойно кивнул он, — Ну, во всяком случае, сейчас все улажено в глазах Бога и рода человеческого. Король Лотиана выехал с Артуром из Каэрлеона в Линнуис, а молодая королева в Дунпелдире ждет, когда наступит срок родин. Что она ждет ребенка, ты, конечно, знаешь?
— Да.
— Они здесь и прежде встречались, — сказал Герейнт, как бы заключая: «И вот плоды этих встреч».
— Встречались? И часто? С какого времени?
— С тех пор как я прислан сюда, раза три или четыре, — Это прозвучало просто как деловой ответ на вопрос, а не как сплетня из таверны, — Один раз они тут прожили вместе целый месяц, только нигде не показывались, мы их не видели. Дозоры докладывали.
Я вспомнил опочивальню в царственных золотых и алых тонах. Значит, я был прав. Они давние любовники. И в сущности, я мог бы и не кривя душой убеждать Артура в том, что отец ребенка — Лот. Здесь, во всяком случае, считают так, о чем можно было судить по спокойному рассказу Герейнта.
— И вот теперь любовь все-таки восторжествовала над политикой. Не будет ли с моей стороны нескромностью спросить, гневался ли верховный король?
Он заслужил правдивый ответ, и я ответил:
— Гневался, разумеется, тому, как это все произошло, но теперь он считает, что все устроилось к лучшему. Моргауза — его единокровная сестра, так что союз короля с Лотом все равно подкреплен. А Моргана свободна и может заключить другой брак, когда представится подходящий случай.
— Регед? — сразу же предположил он.
— Возможно.
Он улыбнулся и переменил тему. Мы еще потолковали о том о сем, затем я поднялся.
— Скажи мне вот что, — попросил я на прощание, — известно ли тебе было, при твоей широкой осведомленности, о местонахождении Мерлина?
— Нет. Дозорные доносили о двух путниках, но кто это может быть — не знали.
— И куда направляются — тоже?
— Тоже.
Я был удовлетворен.
— Едва ли есть нужда повторять тебе, что никто не должен знать, кто я. И о нашем разговоре ты в донесениях не упоминай.
— Это я понял. Милорд…
— Да?
— Я о фортах на Трибуите и на озере. Ты говорил, что скоро приедут землемеры и расчетчики. Вот я и подумал, что мог бы взять подготовительные работы на себя и прямо сейчас отправить на место рабочие отряды для расчистки площади, рубки леса и дерна, заготовки строительного камня, рытья канав… Если ты дашь мне на то свое соизволение.
— Я? Но я не обладаю властью.
— Не обладаешь властью? Ты? — недоуменно повторил он. И тут же рассмеялся. — Ах, ну да, как же. Я не могу ссылаться на Мерлина, иначе люди начнут интересоваться, каким образом мне стала известна твоя воля. И глядишь, еще припомнят незаметного путника, продававшего травы и снадобья… Но поскольку этот незаметный путник привез мне грамоту от верховного короля, я, пожалуй, смогу пока действовать своей собственной властью.