Сага о пришельцах из будущего. God, save England!

Логинов Анатолий Анатольевич

Переговоры затянулись на половину дня, но, как и в истории, знакомой пришельцам из будущего, закончились ничем. Да и что мог предложить завоеватель англичанам? Сдаться без боя и стать рабами пришельцев? Эта доля нисколько не привлекала гордых англосаксов. Поэтому, как только посланник удалился, военачальники англичан дружно отправились на место будущего сражения, чтобы до темноты разобраться, где и как размещать отряды войска.

На холме уже вовсю хозяйничали лейтенанты пришельцев. Под их руководством кэрлы и гебиры рыли узкий ров и ставили позади него легкий палисад — плетенку из ветвей для защиты от стрел и прикрытия боевого порядка саксов от наблюдения. Несколько десятков кэрлов и часть норфолкцев бродили по склону холма и перед ним, вытаптывая траву и срезая тростник, вырубая мешающий обзору кустарник на триста ярдов перед рвом.

Ночь прошла спокойно, часть саксов пировала, по обычаю, перед боем, но большинство, выполняя волю короля, подготовили оружие и легли спать, отдыхая перед завтрашним боем. Ближе к утру возвратились отправленные разведать, что твориться у норманнов, воины Гирта.

Утром войско англичан поднялось и начало строиться на вершине холма. Холм Сенлак был действительно очень удобен

для обороны. Не слишком высокий, он отличался плоской вершиной, на которой могло поместиться все английское войско. С обоих боков прикрытый густым лесом, защищавшим от обходных маневров противника, сзади он резко обрывался вниз, становясь непроходимым для конницы. Однако пехота могла вполне отойти, при необходимости, и по этим склонам. К тому же в центре позиции задний склон холма рассекала лощина, дававшая возможность отступить основной части войска сравнительно организованно. Передние склоны, сравнительно ровные и не очень крутые, манили противника соблазнительной возможностью атаковать, но атаковать вверх по склону, благодаря чему англичане имели преимущество. Более удачной позиции действительно нельзя было придумать. 'Недаром в известной мне истории англосаксы так долго сопротивлялись атакам нормандской конницы' — подумал сэр Гораций, еще раз осмотрев подготовленные к бою войска англичан.

Посланные вперед дозоры донесли, что норманны разрушают свой лагерь и готовятся идти навстречу английскому войску. Поэтому воины готовились к бою не спеша, стараясь сохранять силы к решающему моменту. Почти шесть тысяч воинов заняли вершину Сенлака, распределившись по отрядам. В центре, под королевским штандартом и драконом Уэссекса стояла большая часть королевских хускарлов и небольшой резерв норфолкцев. Еще несколько отрядов хускарлов были, по совету Бошампа, размещены между отрядами ополчения, для придания устойчивости и управляемости фронту англосаксов. Для управления боем всем командирам было доведено несколько простых сигналов, которые должны были флагами передавать стоящие вместе с королем сигнальщики.

Основная же часть норфолкских стрелков и пулеметчиков разместилась в вырытой перед строем войска узкой стрелковой траншее. Траншея, слегка изгибаясь, пересекала всю вершину холма, на флагах же были дополнительно отрыты несколько пулеметных гнезд, прикрытых такой же плетенкой, что и стоящий перед войском хлипкий палисад.

Еще одним отличием от известной Бошампу истории стал отряд конницы, оставленный в резерве. Набранные из свиты короля и отряда Вулфрика, а также из состава норфолкского батальона лучшие всадники должны были, при удаче, нанести последний удар по разбитым норманнам, не дав им организованно отступить и закрепиться на берегу моря.

Всё было подготовлено и теперь оставалось только молиться и ждать прихода врагов.

***

Под вечер Юон вернулся в Гастингс и, явившись к герцогу в его шатер, подробно отчитался обо всем, что произошло во время его встречи с Гарольдом Годвинсоном.

Вложив руки в широкие рукава своей сутаны, Юон рассказывал:

— Едва я пришел в лагерь саксов, монсеньор, как меня немедленно привели к Гарольду Годвинсону, который сидел за столом под открытым небом вместе со своими братьями Гиртом и Леофвайном, и обедал. Вокруг собрались его приближенные и самые знатные рыцари. Граф принял меня любезно и спросил, с какими новостями прибыл я к нему. Тогда я высказал, в чем состоит моя миссия, монсеньер. Я говорил по латыни и от вашего имени предложил отказаться от скипетра Англии в вашу пользу, как и клялся ранее узурпатор. Я также передал ему ваши предложения, о землях к северу от Хамбера, промолвив, что вы под его руку их передаете, и графство Эссекс, которым владел его отец Годвин — тоже. Пока я говорил, граф слушал меня с легкой улыбкой, но собравшиеся вокруг часто перебивали меня своими насмешками и оскорбительными для вашей чести словами, монсеньер, утверждая каждый раз, что Господь хранит Англию. Когда же я закончил ваши предложения излагать, то сидящие вокруг стола рыцари и сеньоры подняли свои кубки и закричали: 'За здравие Гарольда!' — и пили из кубков, крича: 'Смерть норманнским собакам! Боже, храни Англию!' И это повторялось не раз, монсеньор. Потом переговоры наши пошли дальше, и все остальные тесно столпились вокруг, ловя наше каждое слово, и рев стоял такой, словно исходил он из сотен, и сотен, и сотен глоток. Со всех сторон кричали: 'Смерть норманнам!', - но я, справедливость своей миссии сознавая, сохранял спокойствие и ждал, когда ж ответит граф.

Марго умолк.

— Ну, хорошо, а дальше что? — нетерпеливо спросил его Рауль де Тессон.

Монах откашлялся, прочищая горло:

— Пока все шумели, граф тихо и спокойно сидел во главе стола, чуть запрокинув голову и глядя не на своих приближенных, а на меня. Неподалеку же от него сидел спокойно рыцарь, совсем на сакса не похожий. Одет он в странную, обтягивающую тело, камизу болотного цвета, украшенную пришитыми к ней короткими, сверкающими золотом, наплечниками, а также странными золотистыми подвесками. Он смотрел на меня с усмешкой. Потом руку Гарольд поднял — и крики прекратились тотчас. Тогда сказал мне граф: 'Вот и ответ тебе и твоему господину, монах'.

Марго снова замолчал и отпил из поднесенного слугой кубка славного вина, что с берегов Гаронны. Коннетабль встал и медленно подошел ко входу в шатер, осматривая сквозь сгущающуюся темноту воинов и слуг, занятых своими делами во дворе лагеря.

Юон перевел дух и продолжил:

— Я к графу снова обратился, призывая его благоразумным быть и вспомнить, что клялся он на Святых мощах вас поддержать, монсеньор. В ответ на это опять поднялся шум. Кричали все, кто услышал и мои слова понял, кроме того странного рыцаря и графа. Во взглядах их была угроза, да грозились они и вслух. Я не внимал сему, вручив судьбу свою Господу, и продолжал увещевать Гарольда. А тот сидел молча, в лицо мне глядя, но будто не видя меня. Потом он молвил — так, чтобы все могли слышать его. Сказал тогда граф, что скорее погибнет, чем отдаст свою страну чужеземцам. Его, напомнил он, к клятве принудили силой и теперь она ничем его не обязывает. И еще велел он предать мне вам, что никогда не сдастся и, пока в груди его бьется сердце, сделает все возможное, чтоб путь вам преградить, в чем надеется и

верит на помощь Божью. Ответом на слова сии раздались одобрительные возгласы. Саксы подняли вверх свои мечи и топоры, и все, как один, вскричали: 'Долой, долой' — это их воинственный клич, монсеньор. Я ж выждал снова, пока уляжется шум, а сам тем временем следил за рыцарями саксов — танами. Мне показались они воинственными, эти горячие упрямые бородачи с косматыми головами и длинными усами. И снова внимание мое привлек тот рыцарь, о котором я помянул ранее. Он выделялся спокойствием и короткой стрижкой головы. Он тоже рассматривал меня и показалось мне, что смотрит он, как на редкую диковину или гада чудесного, пред его глазами появившегося. Такой взгляд был у него, монсеньор. И одежды его отличались от коротких туник варварского вида, надетых на остальных рыцарях, и руки его были закрыты сшитыми тщательно рукавами камизы, отличая его соседей, у которых из туник торчали их волосатые руки. И вид его — такой спокойный, отличный от воинственного вида его соседей, почему-то напугал меня, монсеньор. А остальные рыцари кричали, неумеренно прикладывались к кубкам и тут же заедали все это обильной пищей, многие раскраснелись от обильных возлияний, но крепко сжимали мечей рукояти. Народ сей показался мне диким, необузданным и варварским, но воинственным. Вооружены они мечами и огромными боевыми топорами. А шлемы у них из дерева и бронзы, и доспехи были не на всех рыцарях. Но осмотр мой прервал Гарольд, дав знак окружающим замолчать, и я снова продолжить смог свою речь. Будучи уверен, что собравшиеся ловят каждое мое слово, я поднял руку в направлении графа и произнес над ним анафему Святой церкви за клятвопреступление его, сказав, что Святой Отец объявил сей его поступок святотатственным. Никто свой голос поднять против меня не осмелился после этих слов. Лишь рыцарь, о котором поведал я ранее, улыбался, как сам Сатана. Граф же вцепился пальцами в подлокотник кресла и побледнел. Я своими очами видел, как побелели костяшки его пальцев. Он сидел, не двигаясь и не глядя мне в глаза. Однако окружающие его люди встревожились, многие осеняли себя крестным знамением и со страхом поглядывали на своего предводителя и того рыцаря. Но тут со своего места встал брат короля, Гирт Годвинсон, и полагая, что не знаю я их языка, громогласно обратился к рыцарям на саксонском, говоря: 'Братья и соотечественники! Если бы эрл Нормандский не боялся наших мечей и топоров, он не пытался бы притупить их папским проклятием. Если бы он верил в свое войско, то не стал бы нам надоедать, подсылая гонцов своих. Святой Отец такой же человек, как и мы, хотя и осененный Божьей благодатью, но так же ошибающийся. Бог на нашей стороне, что доказал нам чудом своим, прислав на помощь отряд отборных стрелков. Вдумайтесь же, тэны, стал бы Вильгельм предлагать нам земли к северу от Хамбера, если б последствий своей затеи безрассудной не боялся? Стал бы он в разговоры с нами вступать, если б в правоте дела уверенность имел? Нас его хитрость не прельстит, знаем мы, что он обещал своему войску. А обещал он тем, кто последует за ним, ваши земли, ваши дома. Истинно молвлю — ни одной пяди земли не оставит он вам и детям вашим! Так что выберем мы: выпрашивать хлеба кусок в изгнании, как трусы, или за свою свободу и землю биться с оружием в руках? Ответьте мне!' И тогда, словами его одушевленные, равно и видом бесстрашным, рыцари снова издали свой воинственный клич и дружно подхватили: 'Победим или умрем!' Гирт же обернулся к графу Гарольду и молвил ему: 'Брат мой, ты не можешь отрицать, что клятва твоя Вильгельму на Святых мощах — по доброй воле иль по принуждению, хоть ничего не значит, но дана пред Богом. И хотя видно благожелательное отношение Божье к земле нашей, зачем тебе брать на свою душу грех лишний — войны из-за клятвопреступления? Ни я, ни брат твой Леофвайн ни в чем не клялись. Для нас это просто война, потому как за землю родную страдаем мы. Так пусти нас сразиться с этими норманнами. Если ж нам повезет, ты нам поможешь, если погибнем — отмстишь за нас'.

— И что ответил Гарольд? — спросил Гильом монаха, который вновь умолк, чтоб дух перевести.

— Монсеньер, он встал с кресла, за плечи Гирта обнял и молвил дружески и задушевно: 'Нет, брат мой. Мне ль страшиться самому сразиться с врагом? Да ежели даже я погибну в битве нераскаянным грешником, лишь я поведу своих людей, и штандарт мой будет развеваться над их головами — и более ничей. Не унывайте! Бог и Правда на нашей стороне, мы победим и прогоним захватчиков с земель наших. Кто пойдет за Гарольдом? Пусть каждый выскажет волю свою!' И тут Эдгар, сакс, которого вы в заложниках держали, монсеньер, вскочил на скамью и вскричал: 'Последуем за Гарольдом! Мечи наголо, саксы!'

Рауль де Тессон, бывший в свое время другом Эдгара-заложника, вздрогнул и уставился в лицо Юона Марго. Монах между тем продолжил свой рассказ:

— Они выхватили свои мечи из ножен и размахивали ими, крича громогласно: 'Пойдем за Гарольдом, нашим истинным королем!' Потом Гарольд, как помстилось мне, тронутый этим проявлением чувств его людей, выпустил своего брата из объятий и меня поближе подозвал. Обратившись на хорошей латыни, он велел мне идти и сказать вам, монсеньер, что в битве с вами встретится обязательно, и да будет на все Божья воля. После этого я отправился обратно в путь, задержавшись только, чтобы с несколькими монахами, что из аббатства Уолтхэм, перемолвится. Монсеньер, отряды Эдвина и Моркера еще не подошли к войску Гарольда, но слухи ходят, что Бог, храня Англию, прислал Гарольду в помощь отряд арбалетчиков с оружием сказочным, на несколько сот ярдов громовыми стрелами бьющим.

— Отряд? И велик ли он? Громовые стрелы? Не пустые ли слухи, принес ты нам, монах? — грозно спросил герцог, нахмурясь.

— Не знаю, монсеньор, пусты сии слухи или полны, но так говорят в народе и монахи мне это передали. А отряд велик, не меньше трех сотен воинов, все в великолепных одинаковых одеждах, с оружием из стали.

Юон умолк и поклонился. Настала тишина. Первым нарушил ее де Тессон:

— Хе, монсеньор, три сотни арбалетчиков, пусть даже с мощными арбалетами, каковые, я слышал, у руссов и византийцев встречаются, не слишком английское войско усилят. У нас стрелков все равно больше, к тому ж кроме арбалетчиков и лучники многочисленные есть, и пращники, и метатели дротиков, как нормандские, так и бретонские. Не сомневаюсь, монсеньор, что подавим мы их стрельбу, — заметил коннетабль, обернувшись и глядя на помрачневшего герцога.