Сага о Тимофееве (сборник)
Шрифт:
Фомин вдруг всхлипнул. Все в страхе обратились к нему. Но ничего дурного не происходило. Староста курса, человек с железными нервами и правильным мужским характером, наконец-то оценил прелесть положения, и теперь его разбирало веселье. Пока он счастливо и неумело смеялся, сработала последняя присадка, предназначавшаяся Лелику. Полоски на прекрасном костюме заколебались, поплыли, чудо-материал забурлил, пошел рябью, и капли обычной воды забарабанили по начавшему было подсыхать полу. Глядя на него, стыдливо хихикнула Тося, утешился и заулыбался Дима, всем стало легко и радостно, словно тяжкий
– А фиг с ними, с тряпками! – воскликнула Тося. – Что за свадьба без понта? Пошли веселиться! – Она резво поднялась, сдвинула фату набекрень и подхватила Диму под руку.
– Все облезут!.. – в конвульсиях проговорил Лелик.
Пляжное сообщество двинулось к выходу.
– Стойте! – жалобно воззвал Тимофеев. – А я?
– Экспериментатор! – обмирал Лелик. – Опыты на живых людях ставить!
– Так мы же друзья ему, – сказал Николай Фомин. – На ком же, как не на друзьях? А что так вышло – сами виноваты. Вздумали взрослым людям характеры ломать – при помощи бытовой химии… Кончай киснуть, Тимофеич! Все в жизни бывает, да только шелуха это, не смертельно. Главное – что в целом ты правильный мужик. Идем с нами!
– Правда, костюмчик у тебя нынче подкачал, – критически заметила Тося.
– Излишеств в нем много, – поддержал Дима.
– Сейчас, – решительно произнес Тимофеев. – Я все исправлю!
Он стремительно покинул кабинет, сориентировался в темном коридоре и попал в моечную. Там он снял пиджак, жилет, брюки, сорочку, галстук и аккуратно сложил все на стуле. Затем нашел большую оцинкованную кастрюлю и набрал туда холодной воды, которую слегка разбавил горячей. «Ничего, – подумал он. – При Кулибине таких били батогами. Все-таки время нынче иное. Доброе время, хорошее».
С этими мыслями он опрокинул кастрюлю на себя.
В полутемном зале метались цветные сполохи от прожекторов, и развеселая студенческая братия дружно топотала под незамысловатый оркестр.
– И эта свадьба, свадьба, свадьба… – надрывался певец.
– Пела и плясала! – подхватывала благодарная аудитория.
По закоулкам подсобных помещений навстречу Тимофееву пробиралась великолепная четверка его лучших друзей, бережно держась за руки, чтобы упаси бог не потеряться. А в вестибюле кафе его ждала девушка Света, тоже самая лучшая в мире, которая была готова пойти за ним не то что в воду – в огонь…
Искрогаситель
Накануне Виктор Тимофеев плотно поужинал в студенческой столовой, и в результате приснился ему нехороший сон.
Пришел-де к нему черт на предмет всяческого искушения. «Что, – говорит, – все изобретаешь? Ну-ну…» А сам уселся в углу и ухмыляется. И одолевает бессмертную душу Тимофеева смутное беспокойство. «Иди отсюда, – гонит народный умелец бесовскую образину. – Чего расселся?» – «А вот жду, когда ты абсолютное оружие изобретешь и весь мир изничтожишь, нам на потеху. Недолго уж мне тут отдыхать осталось». – «Я оружием не занимаюсь! – паникует Тимофеев. – У меня мирный профиль!» – «Это ничего, – покатывается черт, пуская ушами колечки серного дыма. – Все так начинали… Ты не горюй, оно само у тебя получится. Захочешь какую-нито погремушку сварганить,
С криком «ма-а-ама!» Тимофеев проснулся.
Была пасмурная беззвездная ночь, лил дождь, к окну липли грязно-желтые листья. Глядя в пелену за оконным стеклом, Тимофеев с ужасом осознал, что черт из сновидения был прав. Ибо не существует изобретения, которое в конечном итоге нельзя использовать во вредных целях.
Его психика, угнетенная плохо улегшимся ужином, дрогнула. В первый момент он даже решил навсегда расстаться с изобретательством. Но в холодильнике совершенно случайно сыскалась початая бутылка минеральной воды, и Тимофеев, прикончив ее, во второй момент придумал, как ему поступить.
Он зажег свет, выдвинул ящик стола и выгреб оттуда множество ненужных вещей. Взгляд его задержался на облезлом портсигаре, необходимость в котором отпала с того самого дня, когда Тимофеев бросил курить. Умелец тронул защелку, крышка легко откинулась, и его ноздрей коснулся слабый запах сухого табачного листа. И тогда Тимофеев понял, что ему покуда удалось обдурить пакостливого черта. Он протянул руку и не глядя, отработанным движением воткнул штепсель паяльника в розетку.
А затем, как и положено, наступило утро, которое слегка подсушило слякоть и сырость. Тимофеев, в латаной штормовке, брезентовых штанах и сапогах, дремал в автобусе. Путь его лежал на другой конец города, где весь курс, снятый с занятий, вот уже неделю помогал строителям закрывать квартальный план.
На пустыре, где недавно еще стояло полтора десятка кирпичных домиков дореволюционной застройки, ныне оставались одни руины. Чуть поодаль высилась пока что ободранная коробка многоэтажного корпуса, в котором бравое и на все руки мастеровитое студенчество занималось внутренней отделкой. Девушки по причине своей хрупкости были задействованы на легких работах: бетонировали пол. Возглавляемые бывалым работягой Николаем Фоминым юноши выполняли более ответственное задание – они вставляли оконные рамы вместе со стеклами.
– Видал? – спросил Фомин, закуривая. Он стоял у пустого оконного проема и выдувал сизый дымок наружу. – Добра-то пропадает… А ведь кто-то строил, кирпичик на кирпичик с толком укладывал!
– Ты о чем? – деловито поинтересовался Тимофеев.
– Да все о порушенных домах… Ведь им бы еще век стоять! Ну уж если нельзя перенести, так хотя бы кирпич сохранить – ведь ценный стройматериал, я сам слышал, как вчера прораб по телефону с кем-то лаялся: кирпича, мол, не завезли…
– Это ты нарочно? – осведомился Тимофеев. – Или как?
Фомин поперхнулся дымом.
– Тимофеич, – сказал он, прокашлявшись. – Ну, чего ты? У меня случайно сорвалось. Не могу, понимаешь, видеть людскую бесхозяйственность!
– Вот, вот, – сварливо произнес Тимофеев. – У тебя сорвалось, а мне опять ни есть, ни пить…
– Вот, ты, ей-богу, незадача! – раздосадованно воскликнул Фомин. – Что уж ты, себе не хозяин? Ну, отвлекись на что-нибудь! На Светку, например…
Тимофеев обернулся. На другом конце этажа ему явилась ладная фигурка возлюбленной, верховодившей на бетонных работах. На нее было несложно отвлечься. У него потеплело на сердце, и он душераздирающе вздохнул.