Сага о Тимофееве (сборник)

Филенко Евгений

– Спит?.. – переспросил Тимофеев. – Так она просто спит?!

– Ну разумеется! И динозавры спят. Я же битый час вам толкую о том, что выпускаю их по одному во внешний мир…

24. Кто пожалеет бедного Кощея

– Мы пришли за ней, – твердо сказал Тимофеев. – И без нее никуда не уйдем.

– Конечно, не уйдете, – согласился Кощей. – Не отпускать же мне вас! А в помощники вы не годитесь – слишком не любите меня. Здесь есть еще один тарбозавр, и он наверняка будет голоден, когда ему придет пора заступить на пост у Калинова моста.

– Если вы разбудите Вику, – промолвил Тимофеев, пропуская намек мимо ушей, – и навсегда откажетесь от

своих варварских планов, обещаю, что мы никому не расскажем о Кощеевой Мороке. Можете спокойно доживать свой век, пока не надоест.

– Да вы лишились рассудка, юноша, – раздраженно сказал Кощей. – С какой стати вы диктуете мне условия?! Вы же бессильны передо мной! – Он достал из кармана плоскую черную коробочку со множеством белых кнопок. – Это блок управления Кощеевой Морокой. Только он способен освободить обитателей клеток, а все попытки выломать или взрезать хотя бы одну клетку приведут к темпоральному взрыву, и весь остров погрузится в глубины мелового периода. Я предполагал, что найдутся охотники вызволить эту юную красавицу, и запрограммировал блок таким образом, что ее усыпальница может быть открыта лишь в самую последнюю очередь. Неплохо, а? И если вам повезет отобрать его у меня, – хотя это и не так просто, – можете давить на все кнопки подряд. Прежде чем вы доберетесь до вашей Вики, до вас доберутся мои динозавры.

Тимофеев закусил губу и прищурился.

– Ха! – сказал он. – Тоже мне хитрость! А не слабо вам отдать мне этот блок на полчасика? Я берусь его перепрограммировать так, чтобы не побеспокоить ваших любимых динозавриков? Если хотите, поспорим на что-нибудь…

– Тимофеич, – предостерегающе вставил Фомин.

– Спокойно, Коля, за себя я ручаюсь. Ну так что? Если я выиграю – мы забираем Вику и уходим, а вы тут целуйтесь со своим гадюшником, только наружу – ни ногой.

– Нет, это бесподобно, – осклабился Кощей. – Ваша наглость не имеет прецедентов за последние три тысячелетия. Я даже не оговариваю условий вашего проигрыша. Поймите одну вещь, уважаемые добрые молодцы: то, что я потратил на разговоры с вами столько своего бесценного времени, отнюдь не свидетельствует о моей к вам симпатии. Если угодно. это для меня повод убедиться в том, что я не утратил еще навыков устной речи. Я же все время один, не с кем словом перекинуться. Только с самим собой, а это собеседник ненадежный… Теперь я убедился в своей полноценности, и вы мне больше не нужны.

– Да вы что – серьезно верите своему бреду? – рассердился Тимофеев. – Ну, насчет влияния Зла на смену общественных формаций?

Некоторое время Кощей смотрел на него пустыми змеиными глазами.

– Все же в чем-то я деградировал, – произнес он. – У меня уже не осталось той силы в словах, коли два юнца не внимают им с должным почтением. Кто я и кто вы? Я – величайший ученый и экспериментатор всех эпох, покоритель времени, вершитель эволюции. Я – живая легенда всех народов. А вы…

– А мы – студенты, – сказал Тимофеев с досадой. – Будущие историки. И кое-что смыслим в своем предмете. В котором вы, извиняюсь, ни уха ни рыла.

– Тимофеич, оставь, – проговорил Фомин. – Разве ты не видишь, что это шиз?

– Шиз? – встрепенулся Кощей. – Что это?

– Так, ерунда, – сказал Фомин. – Не вполне здоровый человек.

– Ах, шизоид, – покивал Кощей. – Любопытно, но именно это слово я случайно услышал в разговоре двух медиков обо мне, как раз перед тем, как мне предложили отдохнуть от науки. Хотел бы я знать, что оно значит и какова его этимология.

– Ага, – промолвил Тимофеев озадаченно. – Это меняет дело.

– Еще бы, – усмехнулся Фомин. – Его в наше время даже не судили бы. Захомутали бы – и в психушник. Да и в его веке, видно, просто не поспели.

– Бедняга, – сказал Тимофеев. – Навоображал

себе невесть что, наворотил с три кучи. Теория нравственного равновесия, вселенское Зло…

По зеленоватому лицу Кощея, будто трещина, пробежала судорога.

– Что? – прокаркал он. – Жалеть? Меня?! Гуманисты, провозвестники Добра в моей цитадели Зла! Да ваша жизнь не стоит и моего выдоха! И я сейчас укажу вам ваше место в эволюции!..

– Витька, ложись! – закричал Фомин и рывком опрокинул опешившего Тимофеева на землю.

Над их головами, шевеля волосы раскаленным дыханием, пронесся шквал ревущего голубого огня.

25. Как побить мировой рекорд

– Ну как? – орал Кощей. – Страшно? А вот вам еще!

Ослепительная вспышка хлестнула Тимофеева по глазам, а накатившая волна горячего воздуха оторвала от земли, скомкала и покатила, будто биллиардный шар. Тимофеев больно ударился обо что-то затылком, зашипел и, ничего не видя, пополз прочь. Скворчание и сухой треск раздались совсем рядом. Тимофеев продрал забитые копотью глаза: огненный палец чертил по обугленному грунту прямо перед ним. Тимофеев отдернул руки от нестерпимого жара подальше и проворно, по-рачьи попятился.

– Верно! Так и живи на четвереньках! Это форма твоего существования! Геройчик, избавительчик…

Кощей, раскорячась, стоял в нескольких метрах от него и сжимал в руках тонкий металлический ствол, из которого нетерпеливо, хищно рвалось на волю раскаленное добела змеиное жало.

– Получай же еще!

И жало с истошным визгом метнулось к Тимофееву.

– Ползи прочь, улепетывай, крутись, бывший будущий историк!

Сквозь марево Тимофеев разглядел гримасу нелюдского наслаждения на плоской физиономии Кощея. «Вылитый тарбозавр», – непроизвольно подумал он.

И встал.

– Куда?! – завопил Кощей. – В приматы?! Не-ет, на колени, к зверям, к ящерам!..

– А дулю тебе, – с вызовом сказал Тимофеев. – С маргарином.

– Вот как, – скрежещуще засмеялся чокнутый. – В геройчике проснулся герой. Ну, так сейчас ты умрешь героической смертью. Для этого тебе потребуется лишь сделать шаг в сторону.

Тимофеев оглянулся. За его спиной была клетка со снулым динозавром.

– Редкий экземпляр, – пояснил Кощей. – Жаль будет, если задену его. Ну же, один шажок – и ты в героях!

– Сейчас, – промолвил Тимофеев. – Только соберусь с мыслями.

– Не-ет!!!

Тимофеев сразу и не понял, кому принадлежал этот отчаянный крик. Да и Кощей был застигнут врасплох. Он присел и затравленно заозирался.

А забытый всеми, невесть куда пропавший Николай Фомин бежал прямо на него сзади и чуть сбоку, и пробежать ему оставалось еще изрядно, добрых три десятка метров, а Кощей уже учуял его и стал быстро, а Тимофееву казалось – невыносимо медленно! – разворачиваться навстречу Фомину всем телом, выставив перед собой мертвенно мерцавший ствол, и приутихшее было огненное жало снова стало вытягиваться, чтобы зацепить, подрубить, располосовать свою жертву, а Фомин бежал изо всех сил, как никогда еще, видно, не бегал, он должен был успеть, опередить Кощея в его простом и коротком движении, опередить шипящий язык белого с синим пламени, потому что от того, успеет он или нет, зависела его жизнь, а еще – жизнь беззащитного Тимофеева, а еще – избавление и опять-таки жизнь девушки Вики, а еще… а еще… и он понесся быстрее, до хруста в костях и в жилах, а Кощею оставалось всего ничего, чтобы повернуться наконец и встретить Фомина сияющим лезвием в грудь, и тогда, не добежав еще порядочно, Фомин прыгнул, вытянулся в воздухе в беспощадно разящую стрелу, он пролетел все эти метры, проскользнул над струей огня и влепился растопыренными ладонями Кощею прямо в морду, смял его, свалил и уничтожил как явление…