Сага о Йёсте Берлинге (другой перевод)

Лагерлеф Сельма Оттилия Ловиса

Большие листы белой бумаги влекли Сельму к себе с неудержимой силой. Она пробовала сочинять стихи, пьесы для домашнего кукольного театра, сказки. Почти все это было забыто ею впоследствии, в том числе и курьезная пьеса «Царь Иван Грозный» в стихах, переложенных на мотив веселого вальса. Девушка мечтала напечатать свои стихи, но это ей не удавалось. Мучительно искала она себя на литературном пути. Но пока что Сельма отправилась в Стокгольм, чтобы поступить в учительскую семинарию. Ей уже было двадцать два года. Она с большим увлечением изучала науки, преподававшиеся в семинарии. Казалось, учебники и конспекты лекций оттеснили на задний план ее литературные занятия. Тут и случилось с ней то, что она сама назвала «чудом». Изучение писателей-романтиков — Иоганна-Людвига Рунеберга и Карла-Микеля Бельмана, проникновение в сущность их героев привели Сельму Лагерлёф к мысли о создании

своей поэтической сказки о родном Вермланде. Герой Рунеберга — романтический фенрик Столь, или народный образ «известного в Стокгольме часовых дел мастера Фредмана, не имевшего ни часов, ни мастерской, ни приюта», в изображении Бельмана, представились Сельме Лагерлёф не более привлекательными, чем герои изустных сказаний Вермланда.

С воодушевлением Сельма Лагерлёф рассказала в «Сказке о сказке» (говоря о себе в третьем лице), как у нее зародилась первая мысль о написании своей саги: «После того как она прожила месяца два среди серых улиц и стен, с ней случилось нечто удивительное в эту же осень. Однажды утром она шла по улице Малмшильнад с книгами под мышкой. Незадолго перед тем она была на уроке истории литературы. По всей вероятности, на уроке говорилось о Бельмане и о Рунеберге, потому что она думала об этих двух писателях и о тех образах, которые они создали в своих произведениях. Она находила, что добродушные воины Рунеберга и беззаботные собутыльники Бельмана представляли собою самый благодарный материал, который только мог пожелать поэт. И вдруг в голове у нее блеснула мысль: «Тот мир, в котором ты жила в Вермланде, ничуть не менее оригинален, чем мир Фредмана или фенрика Столя.

Если ты только выучишься обращаться с ним, то ты найдешь в нем не менее благодарный материал, из которого можно многое сделать».

Вот каким образом у нее в первый раз раскрылись глаза на сказку.

В эту минуту молодая девушка решила, что напишет сказку о Вермланде, и это намерение ее никогда не покидало. Но прошли многие и долгие годы, прежде чем ей удалось привести в исполнение свое намерение».

Так возник замысел первого крупного произведения Сельмы Лагерлёф — «Сага о Йёсте Берлинге». Писательница работала над этим большим произведением десять лет (1881 —1891). Она была в это время учительницей в Ландскроне, в школе для девочек, напечатала несколько сонетов в журнале, — но все ее мысли неизменно обращались к задуманной ею саге.

2

«Сага о Йёсте Берлинге» — одно из самых оригинальных и причудливых литературных явлений второй половины XIX века. Не только для шведской и скандинавской, но и вообще для всей западноевропейской литературы «Йёста Берлинг» знаменовал собой поворот от господствовавшего тогда натурализма к тому направлению, которое очень условно называют неоромантизмом. Само по себе это название ничего не определяет, — однако оно показывает, что Сельма Лагерлёф и другие представители неоромантики стали искать пути, освобождающие художника от точного, фотографического копирования жизненных явлений. В то время как Август Стриндберг, крупнейший выразитель шведского натурализма в 80-х годах, проповедовал «научный» метод в литературе, славил культ разума и затрагивал социальные проблемы современности, Сельма Лагерлёф шла наперекор этому течению. От современности она обратилась к прошлому, романтически ею идеализированному. Сельма Лагерлёф явилась певцом человеческих страстей, больших переживаний. Все это выражено писательницей в сказочной форме. С этой точки зрения характерно самое название «сага» — сказание эпического характера с известным оттенком загадочности. Недаром Лермонтов в известном стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива» говорит о «таинственной саге». Не только в «Йёсте Берлинге», но и во всем творчестве Сельмы Лагерлёф действуют сверхъестественные существа: домовые, гномы, души умерших предков и «тот, чье имя даже опасно называть», — синоним дьявола. Они являются вершителями человеческих судеб, диктуют людям свою волю.

Такие элементы фантастики в романах и повестях Сельмы Лагерлёф легко истолковать как мистику. Но это может отпугнуть только поверхностного читателя. Разве в сказках братьев Гримм, Г. X. Андерсена, Гауффа нет таких же домовых и гномов, добрых фей и злых колдуний? Однако все эти сверхъестественные существа выполняют определенную функцию: помогают раскрытию поэтического и философского замысла произведения. Это мы видим, чтобы недалеко ходить за примерами, и в фантастических повестях Гоголя и в «Фаусте» великого Гете, где наличие Мефистофеля ничуть не ослабляет реалистической сути драматической поэмы. В каждом из названных и во многих других произведениях введены создания народной,

национальной фантазии, что придает им оригинальный, неповторяемый колорит.

Мы не станем упрекать Сельму Лагерлёф в христианском мистицизме, хотя она порою выражает наивную веру в возможность создания «царства божьего на земле» путем взаимной любви низших и высших слоев общества. Нельзя согласиться с другой существенной стороной мировоззрения Сельмы Лагерлёф: нарочитой оторванностью ее эпического повествования о стародавних временах от социальной жизни. Еще датский историк литературы Георг Брандес в своем небольшом, но очень интересном этюде о Сельме Лагерлёф отмечал, что герои «Саги о Иёсте Берлинге» составляют «совершенно новый мир, маленький сам по себе, но яркий, полный жизни, лежащий особняком, не находящийся в связи с жизнью Европы и Швеции, живущий своей особенной жизнью и повинующийся своим собственным общественным законам, — мир старого Вермланда. Рассказываемое здесь должно было происходить около 1820 года. Но оно по характеру совсем не подходит к этой эпохе, а скорее к 1720 году. Многие черты делают его подходящим и к 1620 году, — так сильно напоминают они эпоху Возрождения».

Сельма Лагерлёф долго искала подходящий стиль для своего повествования, потому что оно и по материалу и по сюжету было необычно для всей современной ей литературы. Шведский писатель и критик Оскар Левертин называл писательницу «аномалией в истории литературы» за исключительную своеобразность ее манеры.

Разумеется, такая своеобразность не могла появиться сразу. Замысел «Йёсты Берлинга», по признанию писательницы, возник в ее голове почти мгновенно, но, несомненно, подсознательно он вынашивался долгие годы. Сельма Лагерлёф пробовала писать сагу сперва в стихах, потом, отказавшись от этого, сочиняла пьесу на ту же тему и наконец пришла к той немного отрывистой, патетической форме небольших новелл, которые и составили ее произведение.

Трудно говорить о единстве «Саги о Йёсте Берлинге». Написанные почти ритмической прозой, отдельные новеллы саги объединены только общим героем — Йёстой Берлингом. Послушаем, как Сельма Лагерлёф рассказывает о возникновении этого образа: «Раз во время каникул она сидела утром со своим отцом за завтраком и разговаривала с ним о стародавних временах. Отец рассказал ей, между прочим, об одном знакомом, которого он знал в своей молодости. По его описанию, это был необыкновенно обаятельный человек, который вносил с собой веселье и радость всюду, где бы он ни появился. Он пел, импровизируя музыку и стихи. Если он начинал играть танцы, то танцевала не только молодежь, но и старики и старухи, — все пускались в пляс. А если он говорил речь, то все плакали или смеялись по его желанию. Когда он напивался, то играл и говорил еще лучше, чем когда был трезвым. Если же он влюблялся в кого-нибудь, то ни одна женщина не была в силах устоять против его чар. Когда он делал глупости, ему прощали; а если он был огорчен чем-нибудь, то всякий готов был сделать все на свете, чтобы снова увидать его веселым. Но, несмотря на свои богатые способности, он не имел успеха в жизни. Большую часть своей жизни он провел на вермландских заводах в качестве домашнего учителя. В конце концов он выдержал экзамен на священника. Выше этого он ничего не достиг.

После этого разговора с отцом молодая девушка могла видеть героя саги в более ясных очертаниях, и вместе с тем сага приобрела больше жизненности и стала ярче. В один прекрасный день герою дано было даже имя — его назвали Йёстой Берлингом. Молодая девушка никогда не могла сказать, откуда он получил это имя. Казалось, что он сам дал себе его» («Сказка о сказке»). Несмотря на эти признания писательницы, в шведской критике до сих пор ведется спор, кто явился прототипом основного героя саги. Называют некоторых современников писательницы, личных ее знакомых, утверждают, что в портрет Йёсты Берлинга привнесены черты ее отца, которого она так нежно любила.

Вернее всего было бы сказать, что Йёста Берлинг — образ собирательный. Как нельзя найти точного прообраза Тиля Уленшпигеля или Кола Брюньона, как бы впитавших в себя черты национального характера, так и герой Сельмы Лагерлёф — выражение шведского национального характера.

Йёста Берлинг — поэт, мечтатель, душа общества «кавалеров», увлекающихся охотой, пирами, музыкой. «Кавалеры» — утонченные люди, последний отсвет возрожденцев, любящих только наслаждение и земные радости. Судьба этих «кавалеров» — товарищей Йёсты Берлинга — трагична. Сельма Лагерлёф как бы осуждает их с этической точки зрения, показывает, что себялюбие и черствость не приводят к добру. Но веселая ватага «кавалеров» с своими страстями и желаниями лишь оттеняют обаятельный, светлый образ Йёсты Берлинга.