Сагайдачный. Крымская неволя
Шрифт:
Хлопцы, ведущие тура, машут шапками, зовут...
— Да это, может, татары, чертовы сыны, глаза отводят...
— Какие татары! В наших штанах...
— Да глаза ж отводят — характерники, может...
— Мы им отведем...
Некоторые из казаков бросились в стоявшую у берега большую рыбацкую лодку, схватили весла и, лавируя между чайками, птицей понеслись к тому берегу, где проявилась эта внезапия. Скоро лодка пристала, казаки выскочили из нее, подбежали к чуду... Разводят руками, дивуются... Те, что привели чудо на аркане, снимают шапки, здороваются с казаками...
Видят казаки с этого берега еще большее диво: тур
— Что оно такое, сто копанок чертей! — не вытерпел Филон Небаба.
— Да то ученый тур! Может, москали, как медведя, научили его танцевать...
— Эге! Научишь бабу козаком быть!
Скоро увидели, что все — и приехавшие в лодке казаки, и приведшие тура, и сам тур — сошли к Днепру и сели в лодку... Видно, как тур стоит в лодке и бородою трясет...
— Вот чертова проява! И не диво ж!
— А рога какие, братцы! Вот рога!
— От-такие! А хвостище!
— А борода точно у козла. Цапиная борода...
— Где козлу до такой! Точно у доброго москаля...
Между тем лодка пристала к этому берегу, и из нее вместе с казаками и двумя неизвестными молодцами вышел сам тур, крутя головою и потрясая бородою... Его так и обсыпали кругом запорожцы...
Но в этот момент из него выскочил... казак, запорожец.
— Пугу! Пугу! — запугал он пугачем.
— Козак с Лугу!
— Ай, да это ж Карпо!
— Да Карпо ж Колокузни, чертов сын! Вот выдумал!
Из тура выскочил и другой молодец, знакомый наш Грицко, что возил патера Загайлу в таратайке... Тур, то есть его шкура, никем не поддерживаемая, повалилась на землю.
— Карпо! Карпуха, братику! Здоров був, братику! — начались приветствия со всех сторон и расспросы.
— Откуда? Как? Как бог принес? Сам убил этого чертяку? Что паны-ляхи? Что ксендзы?
— Ксендзы на хлопцах ездят...
— Как на хлопцах?
— Да вот я и коней панских привел... Они возили на себе Загайлу... Это Грицко, это Юхим, это друкарь, Федор Безридный — козаками будут...
В этот момент на валу прогремела вестовая пушка, и белый дымок ее понесло туда, к Украине... Другой белый дымок взвился с другой стороны вала, и снова грянул выстрел... И этот дымок понесло к Украине, пока не развеяло его в голубом воздухе... И третий дымок, третий выстрел...
Почти каждый из казаков глянул на хоругви и перекрестился. Лица стали серьезные.
Как пчелы в свои ульи, сыпнули казаки каждый к своему куренному значку, к своей чайке, где молодые гребцы, казаки-молодики, пробовали ловкость и удобство своих весел.
— А как же хлопцы? — спросили Карпа другие казаки, указывая на его молодых товарищей, которые стояли как бы растерянные, пораженные никогда невиданным прежде зрелищем отправления Запорожского войска в поход.
— Хлопцы со мною, — отвечал Карпо.
— Да у них нет ничего.
— Добудут в море да за морем — еще какие жупаны добудут!
— А этого черта — тура?
— И он с нами поедет — в нашей чайке... Берите его, хлопцы, да гайда до човна!
Днепр запенился от нескольких сот весел, которыми гребцы бороздили его голубую поверхность. Выступало в поход более полусотни чаек, из которых на каждой было по пятидесяти и по шестидесяти казаков вместе с гребцами. Крик и говор стоял невообразимый: гребцы сталкивались веслами, перебранивались, слышались окрики рулевых...
— Берегите, братики, моего Лысуна!
— Стригунца, братцы, моего доглядайте!
Это последние заботы казаков, выступающих в море, последние их, как бы предсмертные, наказы — беречь их любимых боевых коней... А еще кто-то воротится?..
Скоро и «Січ-мати» исчезла из виду. Передовые чайки были уже далеко, точно будто они особенно торопились в далекую, неведомую дорогу. Вся флотилия скользила по воде тихо, бесшумно. Не слышно было ни криков, ни обычных веселых песен. Предстояло дело не шуточное: надо было так осторожно пробраться в море, чтоб «поганые» и не опомнились, как казаки упадут на них «мокрим рядном»...
XI
Казацкая флотилия благополучно доплыла до Кызы-кермена [Кызыкермен — турецкая крепость того времени].
Это была небольшая турецкая крепостца, стоявшая почти у входа в Днепровский лиман и предназначенная собственно для того, чтобы запирать собою Днепр с его страшными чубатыми обитателями и не давать им возможности с их легкими, неуловимыми, как молния, и ужасными, как гром божий, чайками выплывать в Черное море, в этот дорогой бассейн падишаха, обставленный по берегам такими богатыми и красивыми городами, как Козлов, Кафа, Трапезонт, Синоп и сам Стамбул, блестящее подножие тени аллаха на земле.
На стенах Кызы-кермена торчало до дюжины черных пушек, мрачные дула которых обращены были к Днепру и каждую минуту готовы были изрыгать огонь и смерть тем дерзким смертным, которые осмелились бы из Днепра пробраться в заповедный бассейн падишаха, в голубое море, названное Черным потому, что во время бури на нем, как уверял Копычи-паша московского посла Украинцева, делаются черными сердца человеческие. [22] Кроме того, у крепостцы от одного берега к другому перекинуты были цепи, которые преграждали реку, а если и не могли преградить ее окончательно, потому что от собственной тяжести опускались в воду довольно глубоко и, во всяком случае, глубже, чем сидели на воде легкие казацкие чайки, как ореховые скорлупы, скользившие почти по поверхности, — если, повторяем, и не могли окончательно загородить Днепра, то посредством разных поплавков, прикрепленных к ним, и звонких металлических погремушек предупреждали часовых крепости, особенно темной ночью, что неприятель крадется через цепи. Тогда пушки, наведенные как раз на это место, на заграждающие цепи, делали несколько залпов, и неприятель неминуемо бы погиб под ядрами или пошел бы ко дну со всеми своими чайками «раюв ловить», как выражались запорожцы.
22
Украинцев Емельян Игнатьевич (1641—1708) — русский государственный деятель, дипломат. Участвовал в подписании Андрусовского перемирия (1667), «Вечного мира» (1686) с Польшей. Будучи послом в Турции, добился выгодного для России Константинопольского мирного договора (1700).