Саги зала щитов. Кюна волчица. Книга первая

Зензин Арсений Михайлович

Крохотные покои с дюже дорогим даже средь богатых родов деревянным полом, пара здоровенных ларей, кровать, резной стол с парой стульев высокой спинки, редкий на севере каменный камин взамест очага да множество шкур по стенам. И конечно оружие при виде, которого у Сольвейг как некогда и у Руагора отвисла челюсть. Сильно изогнутый лук со сложенными из трёх металлических одна короче другой пластин плечиками. Металлическими плечиками! Да как его натягивать задалась Хортдоттир вопросом при виде не иначе цвергов поделки. И дивный меч серебряной рукояти с когтистой гардой украшенной таким же черным, как и в обруче помощницы смерти, камнем. Странно,

но покоя не давал, именно тонкий длинный клинок со странным узором, каждые несколько пальцев к долу с обеих сторон лезвия шли полосы, словно деля оружие, сокрывшее в себе какую тайну, на части.

Много, очень много тайн хранила вестница скорби, хозяйка огромного волка, способная как уже в этом убедились лёствёртцы своим сейдом поднимать мёртвых. А сколько знаний хранилось за этими странными глазами с крохотными точками зрачков. Может, зажглась призрачная надежда в груди Хортдоттир, среди них есть и та, что сможет помочь избавиться от навязанного дара обернувшегося проклятьем. Но это после, после того как она дарует названному отцу покой и оторвёт герою берсерку голову.

Первые лучи поднявшегося из-за пиков Саркнара ока богов застали всех как один Лёствёртцев у зала щитов. День задавался погожий ну Асов дар не иначе, ни мороза, ни снегопада вот только мало кого это радовало. Недалеко от легендарного чертога, чья многоярусная десятков дымоходов крыша нижними концами стропил лежала на земле, а кверху расходилась скрещенными драконьими мордами, вычистили большой круг. По периметру которого встали оружные хирдманы облаченные в клёпанные шеломы с полумасками оплетённые кольчужной брамницей, и длинные до середины бедра ламеллярные-чешуйчатые брони или кольчуги, порытые по плечам звериными шкурами да плащами.

Войны фьордфьёлькского Хирда стояли, подняв, будто для сечи круглые чёрно красные окованные щиты да обнажив оружие, топоры и мечи. А жители городища, напирающие на них со всех сторон, взволнованно перешептывались, качая головами, и было чему. Взорам хирдманов, дев щита и прочим бондам да городовым предстояло увидеть смертельный Хольмганг меж названным отцом и дочерью. Сегодня скрестят клинки их горячо любимый ярл и уважаемая средь воинов мастерица боя парными клинками кровавая кройщица.

Исход был предрешен, это знали все, старый воитель ярл Руагор так и не отправился от раны, а Сольвейг что не ранние двух лун назад порубила на лоскуты Хьярти Освальдсанна могучего молотобойца, противника куда как пострашнее старого вождя, была молода и полна сил. Шумные людские толки с каждым мгновением затянувшегося ожидания все сильнее овладевали толпой, коими, как и тогда будто целую вечность назад, безвольно усладил слух Адульв. Ярлов внук нацепивший дорогую красного сукна рубаху, схваченную широким поясом на манер воинского. Стоял у передней черты огороженной войнами арены божьего суда.

Не раз и не два рука ребёнка ушей которого достигали слова окружающих тянулась к рукояти чудного кинжала с загнутым ровно звериный коготь лезвием и кольцом в основании, отяжелявшего хитрые ножны прикреплённые к поясу на пояснице. Подарка кузнеца Бруни, что стоял неподалёку, скорбно повесив укрытые меховой безрукавкой плечи. Благо мальчика сдерживала опущенная на плечо словно вырубленная из камня пятерня Фиральдера, сам же цверг стоял с непроницаемым выражением лица то и дело поглаживая длиннющую заплетённую в множество кос бороду.

Их было трое, словно вал оградивших маленького ярла. Заслонив Адульва

от прочих молчаливо стояли берсерк Льёт, Бруни и гном каменеющие лицами от услышанного но не дающие волю гневу. А вокруг средь напирающей сзади массы Лёствёртцев чего только не мели бескостные языки, что ещё позавчера поднимали тосты во славу сегодняшних поединщиков.

– Асы свидетели внучок то следующим будет. – беззубо прошамкала какая-то бабка.

– Да всю власть себе загребает, батюшка ее, поди, плюется в Одиновых чертогах. – вторил карге чей-то девичий возглас.

– Это она с берсерками дружбу свела вот умом и повредилась, накрутили всякого на ум ей перевёртыши, Ярловство ухватить вознамерились. – от этих слов лицо Льёта сокрытое капюшоном волчьей морды посуровело, а сам ульфхендар обернулся к говорящему посмевшему хулить избранников Скади. Но опоздал окружающие голосившего мужика-бонда прибывшего ради хольмганга со своей дальней усадьбы, лёствертцы пережившие Йольскую ночь мигом заткнули пустобреха, сопроводив из толпы пинками, да затрещинами, их память была крепка подвигом ульфхендара.

"Как-же коротка ваша память" – думал маленький ярл, пытаясь пропустить, мимо ушей эти скудоумные пересуды. Но хоть не у всех оборвал он себя, видя реакцию одного из хирдманов оцепления. К войну чуть не вопя на сокрытое шеломом ухо, привязался средних лет мужиченко, не былой ли дружок Оловссонов. Тряся вшивенькой бородкой выпучивая глаза на раскрасневшемся от жара дорогой шубы лице, лепетавший, мол, как же вы вои допустили такое непотребство, как не подняли зазнавшуюся девку на копья, едва она пасть отварила, вызвав ярла. А хирдман один из отряда коий вела Сольвейг супротив скогармадров не в силах больше слушать хулы, обращенные против воительницы в одной стене щитов, с ним стоявшей. Возьми да двинь назад окованной кромкой щита, изрядно проредив зубы да украсив свекольным оттенком броду назойливого нидинга.

Много было слов и плохих и хороших звучавших в адрес кровавой кройщицы, правда, последних всё же оказалось больше. Но все они единым мгновением стихли, едва людская масса расступилась, пропуская в центр круга кюну Аникен в длинном зелёном платье и одного из виновников предстоящего хольмганга.

За навеской шёл Ярл пренебрегший бронями в одной свободного ворота светлой рубахи и кожаных штанах заправленных в высокие сапоги на обвязках. Оружием ему служил одинокий меч в полтора локтя длинной в дорогих ножнах с левого бока. Широкий видевший несколько сотен битв клинок, немощью левой руки, был лишен сегодня своего извечного спутника щита. Лик Руагора был страшно бледен, лоб покрывала испарина, а под глазами залегли синяки, краше только на погребальный костер кладут. Но, не смотря на болтающуюся вконец почерневшую левую руку, правая твёрдо лежала на рукояти меча, а утратившие блеск жизни голубые глаза смотрели твёрдо.

Чуть позже правителя с другой стороны священного круга показалась Сольвейг Хортдоттир в своей неизменной кольчужно-кожаной черной броне да парой новехоньких клинков отяжелявших широкий пояс украшенный золотыми бляхами. Кровавая кройщица чья рыжая коса была перекинута через плеча нарочито пренебрегла своим жутким шеломом с черепом полумаской и имела весьма скорбный вид.

Редко кому доводилось видеть такой подавленной, жадную до чужой крови рубаку. Будто склонённые невиданной тяжестью плечи, да понуро опущенная голова, и глаза на изуродованном шрамом лице, красные от двух бессонных ночей. Глаза, горящие мрачной решимостью.