Сахар на обветренных губах
Шрифт:
По крайней мере, приоткрытая дверь свидетельствовала о том, что в комнату он точно заходил.
Снова завернувшись в полотенце, которое сползло с меня во сне, я, чувствуя ноющую боль в каждой мышце своего тела, вышла из комнаты и пошла на запах кофе, исходящий из кухни.
Часы на микроволновке показывали шесть с небольшим утра.
Я застыла на пороге кухни, встретилась взглядом с голубыми холодными глазами, которые выглядели так, будто не спали всю эту ночь.
Одинцов держал в руке кружку с черным кофе. В центре пустого стола лежала пачка
— Сядь, — сухо бросил мужчина, кивнув на стул напротив себя.
Тон, с которым было сказано это короткое слово не сулил для меня ничего хорошего.
Страх тонким ледяным покрывалом накрыл мои плечи, а всё ещё сосредоточенный на мне взгляд голубых глаз вынудил подчиниться.
Сделав пару шагов в кухню, я выдвинула стул. Скрип металлических ножек по полу заполнил тихое молчаливое пространство.
Я села, но постаралась держаться подальше.
Пачка денег на столе вызывала кучу вопросов и плохое предчувствие.
— Рассказывай, — так же сухо потребовал Одинцов.
Я вскинула на него взгляд и нахмурилась. На лицо сама собой, уже по привычке, упала маска отрешенности и равнодушия.
— Что рассказывать?
— Всё рассказывай.
— Что именно? — не знаю, сколько я смогу прикидываться дурочкой.
— Не хочешь по-хорошему? — повел мужчина бровью.
— А вы можете по-плохому? Мне пройти к комоду?
— Что вчера случилось? — проигнорировал он мои вопросы.
— Четверг, — повела я плечами.
— Алёна, — Одинцов устало выдохнул моё имя. Прикрыл глаза и сжал кончиками пальцев переносицу. Вновь посмотрел на меня и, поставив на стол кружку с недопитым кофе, отодвинул её в сторону. — Ты пришла ко мне и потребовала трахнуть тебя за деньги…
— Не потребовала, — перебила я тут же. — Предложила сделку. Вы, кстати, согласились. Но, почему-то, ничего не сделали. Оставили на утро? — спросила я, бросив взгляд на пачку денег в центре стола.
— Что вчера случилось?
— Мы с вами только что это обсудили, — я смотрела на него, стараясь сохранить абсолютно непроницаемое лицо, чтобы не смог прочитать эмоции и понять, насколько мне сейчас больно и тошно от самой себя.
Лучше бы он просто пришёл ночью, сделал это, дал денег, и всё. Может, сегодня утром мне не пришлось бы смотреть ему в глаза. Гонимая стыдом, я просто ушла бы раньше, чем он проснулся.
— Я звонил Вадиму, — если бы словами можно было бить, то я бы уже лежала на полу.
Оглушенная его заявлением, я смотрела в глаза напротив и понимала, что моя внешняя броня начала давать первые трещины.
— И? — голос мой звучал надломлено. — Что он сказал?
— И ничего, — равнодушно повёл он плечами. — Просто хотел убедиться в том, что ты реально дошла до края, Алёна. Мало того, что дошла, но ещё и решила с него прыгнуть. Эти деньги… — он придвинул ближе ко мне ровную пачку. — …они действительно помогут тебе решить все проблемы?
Я опустила взгляд, уставилась в пятитысячные купюры и не смогла ответить на поставленный вопрос даже в своих мыслях.
— Я надеюсь, — выдохнула
— У тебя свежие синяки. На шее, руках, ногах. Разбита губа, гематома на лице… Это я не беру во внимание старые, но ещё видимые, синяки и шрамы.
Я машинально обняла себя за плечи, будто так могу защититься. Одинцов успел разглядеть шрам ещё красную царапину от лезвия ножа на моей правой руке.
— Повторяю ещё раз: эти деньги действительно способны решить все твои проблемы раз и навсегда? — и хоть его голос казался ровным и спокойным, я слышала в нём стальные нотки.
— Да, — в этом ответе даже я не услышала ни капли уверенности.
— Отчим?
— Да.
— Хочешь забрать сестру и уехать?
Он словно клещами тянул из меня информацию, но, самое ужасное, у него это получалось. И хоть я теперь не могла смотреть ему в глаза из-за стыда и страха, я осталась сидеть и отвечать на его вопросы.
— Да.
— Мать в курсе того, что ты собираешься провернуть? У тебя есть какие-то документы на сестру? Доверенность?
— Нет.
— Угу, — выдохнул Одинцов шумно. — То есть ты планируешь выкрасть чужого ребенка, а затем сесть в тюрьму. Цена вопроса всего сто тысяч…
— Катя не чужой ребенок, а моя сестра! — едва не крикнула я, испугавшись своего голоса.
Одинцов же даже не поменялся в лице, продолжая смотреть на меня так же холодно и отстраненно.
— Юридически она чужой ребенок. Заявит отец или мать, и тебя закроют. Как ты, вообще, себе представляешь всё это? Как ты заберешь документы из школы? Как ты устроишь её в новую школу? Как вы будете прятаться от матери и отчима? А сестра точно этого хочет? Ты её спросила?…
Он всё сыпал и сыпал вопросами, буквально кувалдой разрушая мою броню.
Я не выдержала этого давления. Резко встала, уперлась ладонями в стол и, приблизив своё лицо к лицу Одинцова, через стиснутые зубы, не сводя взгляда с его глаз, произнесла:
— Меня вчера пытались изнасиловать двое. Отчим и его друг, — в ярких голубых глазах отчетливо показался шок. Я услышала, как он перестал дышать и начал смотреть на меня совершенно по-другому. — Как вы думаете, я оставлю там сестру? Или, может, вы думаете, мне есть дело до того, будет на меня кто-то заявлять или нет? Мне насрать! Ясно?! Я просто заберу сестру и уеду. Пусть делают, что хотят, но меня они больше не достанут.
Одинцов смотрел на меня, не мигая. Он вглядывался в мои черты, в глаза. Морщинка между его бровями становилась всё глубже.
— Что вы так на меня смотрите? Вы же звонили Вадиму! — передразнила я его пафосную интонацию.
— Он не сказал о том, что тебя хотели изнасиловать, — как-то отрешенно бросила мужчина, теперь разглядывая синяки на моём теле совершенно иначе. — И ты хочешь просто убежать? Не заявишь в полицию о случившемся?
— А толку? — фыркнула я и села обратно на стул, спешно утирая выступившие слёзы. — Ему никогда ничего не было, даже когда приезжала полиция. Заберут на ночь и отпустят.