Сахарные барашки
Шрифт:
После этого происшествия Томас перестал наведываться в форт, где так любили прятаться его друзья. Он приохотился ходить к колодцам и кидать в них камни. Колодцы эти, выкопанные вдоль насыпи на небольшом расстоянии друг от друга, были такие глубокие, что если бросить в них камень, только через некоторое время услышишь звук удара о сухое дно или всплеск воды. Крикнув в колодец, Томас слышал громовое эхо, которое долго звучало, а потом куда-то проваливалось.
— Ку-ку, ты откуда? Отвечай! Я из Трокай! — кричали дети.
— Из Тро-ка-а-ай!.. — отвечал голос, мощно нарастая и вновь
Часто Томасу приходилось убегать от злых собак, от страшных незнакомцев, встреченных в поле, от старших товарищей, которые и в игре злоупотребляли своей силой и обижали маленьких.
Больше всего ему приходилось остерегаться Йонке Индена, жившего в крытом дерном подвале. Йонке имел обыкновение «расстреливать» из рогатки каждого проходившего через его двор.
Жизнь Томаса была полна опасностей, страшных снов, обманчивых видений и страхов.
В весенние и летние ночи, когда раздавались звуки гармошки, доносился громкий смех, плач голодных или избитых, когда воздух, насыщенный запахом гниющих отбросов и молодой травы, дурманил голову, а за окном при свете зарниц вставали неясные очертания города, у Томаса в голове возникал рой мыслей и видений, непонятных и угнетающих своими противоречиями…
И постоянная тоска, желание быть взрослым, свободным, всезнающим с каждым днем росли в сердце ребенка.
Томасу было около восьми лет, когда для семьи наступили тяжелые времена. Дядя Каспарас, как и раньше, бродил в поисках работы и бывал очень доволен, если его нанимали выкопать могилу на кладбище, очистить от снега улицу или наколоть дров. Одно время Каспарас надеялся получить место городского собаколова; он даже подарил человеку, который пообещал ему эту службу, свои единственные ботинки. В скором времени, однако, он рассказал, ругаясь и плюясь, что охотников наняться в собаколовы оказалось больше, чем собак. Передавая кому-нибудь эту историю, дядя с горечью добавлял:
— Следовало бы написать в газету, как десять человек одну собаку ловили.
С приближением весны из дому исчезло не только мясо, но и вообще горячая пища. После того как была продана коза, пришлось распроститься и с молоком.
Первым свалился с ног старик. Никто сначала не понимал, что с ним случилось. Деда стал трясти озноб, всю неделю он охал и ворочался на своем сеннике, орошая обильным потом спавшего рядом Томаса. Старик призывал смерть, вспоминая в бреду не существующих уже людей, и пел песни. Тетка зажигала свечи, лила из бутылок в рот деду всякие снадобья, но больного тут же тошнило.
Очнувшись от беспамятства, старик жаловался, что видит все словно сквозь густой туман и плохо слышит. Разговаривая с ним, приходилось кричать ему в самое ухо.
— Знаешь ли, Уршуле, что со мною было? — начинал рассказывать старик. — Иду это я из лесу с хворостом, а есть так хочется, так хочется — брата родного, кажется, проглотил бы! Иду через кочки эти самые, смотрю — лежат огурцы в поле, красивые такие, сочные. Обтер я один огурец полой и съел его. Только это, оказывается, не огурец был, а мыло. Я за вторым — он тоже как будто из мыла. Неподалеку от дома в глазах у меня все потемнело, а поджилки
Послушав старика, тетка залилась слезами и в тот же день, собрав детей, стала учить их молитвам.
— Вот, детушки, какие дела! Помру я или, не дай бог, что случится — хоть милостыню собирать сможете, — говорила она испуганным детям, которые жались друг к другу и хором повторяли слова молитвы.
Дома стало совсем уныло, а дядя Каспарас приносил еще более страшные, волнующие вести. Однажды, придя домой, он долго кряхтел и косился на всех, словно искал, на ком бы сорвать свою досаду.
— Еще этого не хватало! — наконец произнес он, тряхнув своей пылающей бородой, а когда все обернулись к нему, снова замолчал.
— Что случилось? — обеспокоилась тетя.
— Да что тут говорить! — отрезал дядя Каспарас. — Складывай свои лохмотья и уходи прочь.
Тетка опустилась на скамью рядом с Каспарасом, испуганно заглядывая ему в лицо.
— До конца мая нам всем приказано уйти отсюда, — продолжал Каспарас уже более спокойно. — Приехали землемеры обмерять землю. Какой-то богач будет строить здесь кирпичный завод. Вчера он объявил: «Ну, цыгане, скоро вам отсюда придется выметаться со всем своим скарбом. Чтобы через месяц духу вашего не осталось!»
— Господи Иисусе Христе! — заохала тетя.
— Господь тут не поможет… — отрезал дядя, махнув рукой и отводя взгляд в сторону.
— Куда же мы пойдем? Где мы найдем приют с детишками? Ведь люди же они, подумали бы…
— Будут они ломать голову из-за бедняка! Когда это было? И нужен ты им до тех пор, пока они всю твою силу и здоровье не высосут.
— Мало того что есть нечего, так еще и кров у нас отнять хотят. Ну, прямо ничего другого не остается, как покончить с собой! — горячилась тетя.
— Да, чего только не делается с людьми, — произнес Каспарас, внезапно оборачиваясь к женщине. — Взять хоть бы эту Агнешку, что у моста с двумя детьми живет… Вот она намедни…
— Ну… — Тетя даже в лице переменилась, вскочила и опять села, ухватив мужа за руку: — Ну, что она?
Тетка… сжав ладонями щеки… безмолвно раскачивалась вперед и назад.
— А вот заперлась изнутри и подожгла дом. Вытащили ее из огня пожарные, отвезли в больницу. Говорят, что оправится. В беспамятстве, бедная, бредила, радовалась, что скоро кончатся все ее беды.
Тетка уже больше не слушала мужа. Сжав ладонями щеки, упираясь локтями в колени, она безмолвно раскачивалась вперед и назад.
Долго раскачивалась она так, словно баюкая свое горе. Наступил вечер, и скорбное лицо ее растаяло в темноте.
Ночью Томас проснулся внезапно, словно кто-то его позвал. В комнате было тихо, тишину эту нарушало только свистящее дыхание старика. Свист этот был похож на далекое пение петухов. Мальчик осторожно высунул голову из-под одеяла.