Сахарный кремль
Шрифт:
Выдохнула, вдохнула, приложила узкую ладонь ко рту. Кинула стаканчик на пол, наступила на него туфелькой:
— Токмо победа!
И размашисто вышла из палатки.
Underground
Доехав до станции «Беляево», Ариша выбралась из поезда вместе с толпой приехавших из центра столицы и, небыстро передвигаясь в людском потоке, направилась к выходу из подземки. Пройдя сквозь металлические вертухи, она толкнула плечом прозрачную, исцарапанную дверь с надписью «выход» и оказалась в подземном переходе. Здесь
Наверху, в Москве было двенадцатое мая, часы над буквой «П» у входа в подземку показывали 18:21.
Ариша поправила платок на голове, одернула свое ситцевое платье, проверила на месте ли в притуле у пояса кошелек, проездная бляха и дальнеговоруха. Убедившись, что все на месте, она облегченно вздохнула и быстро зашагала мимо ларьков и рынка к улице Константина Леонтьева.
В свои девятнадцать лет Ариша была высокой, худощавой девушкой со спокойным, не очень красивым лицом и приветливыми, умными карими глазами.
Протолкнувшись через очереди возле четырех стандартных продуктовых ларьков, она обошла большую группу узбеков, сидящих на корточках с кусками арматуры в руках возле четырех огромных контейнеров с живым изображением дракона, глотающего солнце и иероглифами «чуанвэй», [17] обогнула харчевню и вышла к пятиэтажному, недавно сожженному зданию торгового товарищества «Буслай». На черном от копоти здании висел стандартный знак опричников: собачья голова и метла в красном круге.
17
Чуанвэй (кит.) — шторы.
Ариша обошла здание, пахнущее гарью, топча полусапожками головешки и кусочки битого стекла, заметила впереди улицу Леонтьева с семиэтажными блочными домами, направилась к ним. Во дворе дома № 3 сидел на лавочке и курил седобородый точильщик. Рядом на треноге стояло точило. Ариша подошла к точильщику:
— Дедушка, вы ножницы маленькие поточить сможете?
— Все точу, красавица.
Ариша достала из кошелька маленькие ножницы для ногтей, протянула старику. Тот повертел ножницы в заскорузлых пальцах:
— Восемь копеек.
— Согласна, — кивнула Ариша.
Точильщик закрепил ножницы в точило, включил. Вспыхнули красным лазерные лучики, с шипением прошлись по лезвиям ножниц. Ариша вытряхнула из кошелька на ладонь медяки, выбрала пятак и три копейки, протянула старику:
— Благодарствуйте, дедушка.
— Спаси Христос, дочка.
Старик принял
— Здоров, дедуля.
— Здоров, молодец.
Рядом стоял парень, по виду из ремесленных.
— Невеста озадачила: ножни маленькие поточить послала. Наточишь?
— А то!
— Что возьмешь?
— Восемь копеек.
— Дороговато, ан делать нечего, — парень полез в карман.
Заволновавшись и покраснев, Ариша отошла, посмотрела на дом, заспешила вдоль подъездов. Нашла первый, нажала на домовой переговорухе кнопку «8».
— Слушаю, — быстро ответил женский голос.
— Я по объявлению, — сказала Ариша, справляясь с волнением. — Мне бы рассады цветочной.
— Проходите.
Дверь пискнула, Ариша вошла в полутемный, нечистый подъезд, нашла на первом этаже дверь с цифрой «8». Дверь открылась, показалось лицо немолодой женщины:
— Что вас интересует?
— Георгины.
— Проходите.
Ариша вошла в скупо освещенную, бедную, но чисто прибранную квартиру. Женщина провела Аришу в комнату, сплошь уставленную старыми книгами.
— Слушаю вас, — произнесла женщина, становясь перед Аришей.
Она была худощавой, с бледным, внимательно-спокойным и слегка грустным лицом, в длинном глухом темно-зеленом платье и высоких старомодных туфлях.
— Я от Порфирия Ивановича, — произнесла Ариша, волнуясь и разглядывая старинную брошь на груди женщины.
— Кто вы? — спросила женщина.
— Арина Лободина, дочь подьячего Земельной областной управы. Два года тому папашу моего арестовали, он в тюрьме повесился. Маму и братьев сослали в Мариинск. Они уже год там.
— Указ 8-26? — спросил, беззвучно выходя из книжного шкафа, невысокий мужчина с длинными, тронутыми сединой волосами и худым, безбородым лицом.
— Да, — быстро ответила Ариша, стараясь держаться спокойно. — Тогда все земельные управы чистили. У нас в Болшеве восемнадцать домов сожгли.
Мужчина внимательно разглядывал Аришу:
— Мариинск. Это где?
— За Чулымом.
Он кивнул, провел языком по сухим, обветренным губам:
— Не бывал. Ты к ним ездила?
— Дважды, — кивнула Ариша. — В третий — не пустили. На вокзале добромольцы посадили в обратный поезд, на спину змею прилепили.
Женщина и мужчина понимающе переглянулись.
— Кем работаете? — спросила женщина.
Ариша вытянула из притулы дальнеговоруху, включила, вызвала свою трудовую: возникла небольшая голограмма с датами и местами работы.
— Штукатур, «Загорянские столбы», — прочитал мужчина. — Вас тоже жгли?
— Сразу после ареста папаши, — кивнула Ариша. — В нашем подъезде два этажа выжгли и в соседнем — три.
— Где вы живете? — женщина подошла к занавешенному окну, заглянула за полупрозрачную занавеску с цветущими лилиями.
— Когда у бабушки в Щелково, когда в общежитии в Загорянке.
— Как вы нашли Порфирия Ивановича? — спросил мужчина, доставая пачку «России» и закуривая.
— Знакомые погорельцы на рынке рассказали, дали галку.