Сакура, свадьба, смерть
Шрифт:
– Нет, нет, этого не может быть…
Всё ещё вытирая запястьем слёзы и всхлипывая, Мария поднялась с кресла, подошла к Глебу, к окну, потом, молча задумавшись, встала около большого письменного стола.
– Может, вам чаю?
– Лучше кофе. И покрепче.
Возникновение душевного восторга, наступающего после трудной и мучительной, в ожидании, победы, лучше всего отмечать крепким кофе. И, желательно, молча. Капитан Глеб делал это неоднократно, и ему нравилась собственная привычка.
«Характер
Поднос с чашками Мария поставила у кресел.
Одним движением распахнула тяжёлые тёмные шторы, плавно подошла, опять села напротив Глеба.
– Так лучше.
И не кофе, не чай были главной причиной того, что она выходила из комнаты.
За короткое время отсутствия Мария успела умыться, что-то сделать с глазами.
Чёрные, блестящие, умные.
«Только бы не сломалась за эти дни!».
– Ладно, Глеб, не будем об этом продолжать, на всё воля Божия…. Вы не хотите выпить?
– Нет.
Или ответ прозвучал чрезвычайно резко, или что-то другое появилось в эти секунды на лице Глеба, но усталая женщина о чём-то догадалась.
– Вам не нравятся религиозные объяснения жизненных вещей?
– Весь набор религий мне неинтересен в принципе – на свете есть много других, более жизнерадостных тем. Но, тем не менее, в данном деле покупателей я уважаю больше, чем продавцов.
– Пока непонятно. Это о чём?
Капитан Глеб Никитин осторожно попробовал горячий кофе.
И тут же с восторгом сделал второй глоток.
– Оценивая иногда, в минуты собственного умственного безделья, роль религий в наших незначительных судьбах, я всегда пребывал в уверенности, что именно там, на этих рынках, продавцы чаще хотят обмануть, а покупатели – сами нуждаются в подобном обмане или очень сильно желают быть добровольно обманутыми.
– Это всего лишь мнение. Вы можете ошибаться.
– Могу. Но не ошибаюсь.
Кофе был хорош и Глеб молча торжествовал, зная, что дело свершилось.
– …Однажды я был свидетелем процесса внедрения православия на территории одной небольшой военно-морской базы. Лет двадцать назад коммунизм изнемог и подался в бега, требовалось его чем-то заменять, поэтому в этом приморском городке все замполиты срочно стали добропорядочными прихожанами, а начальник политотдела базы вовсе считал своей святой обязанностью регулярно появляться в новообразованном храме с пучком свечек в руке, при этом, истово крестясь по воскресеньям, он по привычке пристально наблюдал за моральным состоянием и дисциплиной своих подчинённых.
Назначенный в наш город молодой толстопузый поп отличался на редкость хитрой рожей и хамскими манерами.
Знакомый со многими из морского начальства, и общаясь с большинством горожан, я часто публично смеялся, почти издевался над этими херувимскими явлениями.
Но недолго.
Внезапно
Просто наступило время одной из кавказских войн и морскую пехоту из нашего городка погнали в далёкие горы, усмирять непокорных.
Ежедневно с грузовой станции уходили вагоны, на платформах раскреплялись танки, бронетранспортёры, пушки, уезжали под настоящий вражеский огонь сотни незнакомых мне матросов.
И всех их строем приводили в церковь на прощальные молебны.
Я имел возможность видеть такое.
Их пытались обмануть, а они и сами были готовы к этой возможной лжи! Непонятные и непривычные слова, что звучали в храме, и собственный шёпот молитв были нужнее тем, молодым, что в бушлатах, да в бескозырках, чем профессионально и добросовестно завывающим златоглавым попам…
Их глаза, мальчишеские, испуганные, в надежде, что, может быть, всё это не чушь, что вдруг Он, этот седой старик в балахоне, на облаке, существует, и что сейчас, в эти минуты, когда никак не спасёт от встречи с будущей шальной пулей ни добрая мамка, ни сильный отец, может Он что-то сделает, услышит и убережёт…? А вдруг?!
И они молились.
Как же эти мальчишки молились!
Неумело, вразброд, поначалу всё ещё по-пацански кривясь усмешками в строю перед своими же, но потом обязательно затихая, меняясь голосом, лицом, взглядом….
Они смогли сказать своё. И свято верили, что кто-то важный, справедливый и всемогущий их обязательно услышал.
Кофе кончился.
Капитан Глеб Никитин ничуть не отвлёкся, когда удивлённая неожиданным красноречием Мария повторно наполнила чашку гостя.
– Но были и другие, постарше…. Вместе с массовыми отправками незнакомых мне матросов, уезжали на войну и офицеры, многие – мои ровесники. Лейтенанты, майоры. С некоторыми я жил по соседству, с кем-то мы дружили семьями, наши дети играли вместе на улице. Они были умнее ребят, призванных на срочную службу, скептичней, образованней. На тех публичных молебнах мало кто из них появлялся добровольно, были у офицеров заботы и поважнее: служба, ответственность за отправку батальонов, семья, прощание….
Эти всё понимали.
Я видел в церкви их жён, молодых офицерских жён.
До этих событий – ни разу, а тут – сразу десятками.
Я слышал их рыдания, стоны, проклятия.
Ни до и ни после в этой церкви не звучало столько проклятий!
Какие там ещё женщины! Просто девчонки, обычные, городские продавщицы, учительницы, врачихи, парикмахерши, они ругали и политиков, и войну, и командиров, и своих мужиков, что те не смогли придумать что-то другое, спасительное для каждой отдельной семьи….