САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА
Шрифт:
Тут Мироныч, памятуя принадлежность зятя учительницы к полукриминальным столичным кругам в виде распоясавшегося бывшего спорткомитета СССР, а также не забывая про юриста-афериста, зятькова папашу, порядочно струхнул. И решил – на всякий случай – свалить вину на Сакурова. Тот, дескать, строится – развивается, вот он, дескать, и спёр.
«Ну, ты и сволочь! – надрывался Сакуров, когда узнал всё, и тряс Мироныча за воротник. – Дать бы тебе в пятак, да рука на такое старьё не поднимается!»
«А зря!» - гоготал со своего крыльца
Дик в это время выскакивал из кустов и норовил тяпнуть хозяина за его ветхий зад.
«За что в пятак?» - не понимал или прикидывался дураком Мироныч.
«За учительшины доски, падла, которые кто-то спёр!» - орал Сакуров.
«А разве это не вы?» - невинным голосом уточнял Мироныч.
«Я! – продолжал надрываться вынужденный переселенец. – Это я спёр у неё три кубометра двухдюймовых досок, которые она привезла на трёх иномарках! А теперь собираюсь строить баню, веранду и новый сортир!!!»
«Я, пожалуй, один кубометр у вас возьму, - не терялся Мироныч, - в счёт долга за моих поросят, которых вы бессовестно реализовали, а денег мне не отдали…»
«Убью, гад!» - бесился Сакуров.
«Не, ты, Костя, ваще! – откликался со своего крыльца Жорка. – Теперь вся округа будет судачить о том, что ты грабанул бедную старушку на целый КАМАЗ досок и прицеп бруса в придачу! И первый, кто пустит эту парашу, будет Мишка».
«Ах, мальчики! – путалась тут же под ногами учительница, изображая на своём остреньком личике, обрамлённом подсинёнными кудельками, христианское всепрощение. – Что было – то быльём поросло. Не стоит теперь поминать старое…»
«Что-о-о?!!» - задыхался от возмущения Сакуров.
«Оглох, Константин? – веселился Жорка. – Ты прощён!»
«А сколько в прицепе было бруса? – деловито осведомлялся Мироныч. – Мне, знаете ли, брус тоже нужен…»
Во второй раз Мироныч избежал своей участи быть законно побитым буквально на следующий день. Его опять спасла ветхость, хотя причина, из-за которой его снова чуть не прибил Сакуров, оказалась более оригинальной, нежели какие-то доски.
Ближе к полудню, когда Сакуров уже достаточно наломался в хозяйстве и огороде, и решил посидеть на крыльце перед обедом, к нему подполз Мироныч. Жорка в это время отсыпался в преддверии очередной завязки, а Семёныч с Варфаламеевым поехали торговать редиской, выращенной Варфаламеевым. Петровна, вернувшаяся в лоно семьи, материлась на своём огороде, остальные деревенские занимались кто чем, а учительница висела в гамаке и читала модного Коэльо. Её внук в это время околачивался в соседней деревне, где харчился у какой-то знакомой своей бабки, тоже столичной дачницы. Сама учительница кормила внука по английской методе, то есть, держала впроголодь. Но, если внук устраивался к кому-нибудь из соседей (или к соседней дачнице) в нахлебники, не возражала.
В общем, когда Мироныч подполз к крыльцу Сакурова, свидетели отсутствовали. Сакуров курил и молча
– Костя, миленький, - зашамкал Мироныч, - вы не брали мою челюсть?
– Чего? – не понял Сакуров.
– Вы челюсти моей не брали? – повторил свой вопрос Мироныч.
– А, челюсти! – наконец-то дошло до Сакурова, и он понял, почему старый хрен шамкает, а не клацает.
– Да, челюсти. А то, видите ли, я решил пообедать, а челюсти нету. Ну, я и подумал: а не Костя ли её взял?
Сакуров заскрипел зубами.
– Слушай, а ты сам как считаешь: на что мне твоя вставная челюсть?
Последние три слова Константин Матвеевич произнёс раздельно, подчёркивая своё нелицеприятное отношению к козлу, инициатору вчерашнего инцидента.
Но Мироныч проигнорировал отношение, а про инцидент, наверно, и не помнил.
– Ну, мало ли, - взмахнул руками старый хрен. – Моя челюсть, видите ли, больших денег стоит. Это, можно сказать, почти полкило почти драгоценного металла плюс ручная работа.
– Я тебя сейчас удавлю! – зарычал Сакуров и на всякий случай огляделся по сторонам. Да, свидетели отсутствовали напрочь, если не считать отдалённую учительницу в своём гамаке в виде неясных пятен пляжного халата сквозь буйную зелень черёмухи, бузины и сирени на её «огороде».
– Вы мне лучше челюсть верните, - бестрепетно возразил Мироныч, а Сакуров, до его прихода приятно предвкушавший простой и вкусный обед с щавелем и крапивой на чистом мясном бульоне, но потерявший всякий аппетит после новой претензии соседа, ощутил невыносимый зуд в руках. Бывший морской штурман вовремя спрятал руки за спину, встал и угрожающе – по его наивному мнению – навис над гнусным старцем.
– Я сейчас из тебя котлету сделаю, маразматик ты хренов! – заорал Сакуров.
– А я вас не боюсь! – завизжал Мироныч. – Отдайте челюсть или гоните триста долларов!
– Ах, мальчики! – выкатилась на шум из своего «огорода» учительница, стыдливо запахивая легкомысленный халатик на плоской груди. – Опять ссоритесь?
– Ссоримся?! – уже бушевал Сакуров. – Я его убью!
– Не убьёшь! – вопил Мироныч. – Сначала челюсть верни. Или гони триста…
– Ой, а это что за мусор снова к моему забору подбросили? – споткнулась учительница. – Да тут ещё снова ваш Дик нагадил!?
Учительница брезгливо поковыряла прутиком в собачьем дерьме и выкатила из него вставную челюсть, больше похожую на капкан, чем на саму себя. В это время зашуршало, и из зарослей молодого бурьяна высунулся Дик, а рожа у него была в натуре ухмыляющаяся.
«Понятно», - осенило Сакурова. Он предположил, что это вечно голодный кобель спёр челюсть хозяина, потому что она пахла чем-то съестным. Но пахнуть – ещё не значит быть съестным. Поэтому Дик челюсть из дома вынес, погрыз её, погрыз и бросил. Больше того: нагадил на неё в отместку за обманутые надежды.