САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА
Шрифт:
– Ась? – в свою очередь переспросил его Фома.
– О чём мы с тобой хоть трепались, не напомнишь? – задал очередной вопрос Сакуров.
– Почему же не напомнить, будьте любезны, - с готовностью и несколько старомодно ответил домовой. – О прежних жильцах этого дома мы толковали, о разных людишках, что в сей деревеньке в разные времена свою долю мыкали, об разных обычаях, промеж нас, домовых, заведённых, да и мало ли о чём.
– Мало ли! – воскликнул Сакуров. – О разных людишкам мне, пожалуй, знать неинтересно,
– Нет, - кротко возразил Фома.
– А про мои сны тебе что-нибудь известно? – подозрительно поинтересовался Сакуров.
– Известно. Вот они и есть белая горячка. Тоись, ея предупредительные предвестники. Коли не прекратишь со змием поганым якшаться, прямая тебе дорога в дом для умалишённых.
– Тоже мне, откровение, - невесело ухмыльнулся Сакуров. – А ты, значит, не она сама или дальний её родственник?
– Никак нет, - снова кротко возразил Фома. – Не от дьявольского соблазна и его богомерзкой епархии я к тебе с откровением послан. Но поелику возможно сооружения для своеобычных отношений с человеком, в чьём теле мы обнаружили дух первозданный. Усекаешь?
– Витиевато загнул, - недовольно сказал Сакуров. – Нельзя ли впредь изъясняться попроще? Ведь можешь, судя по последнему твоему слову?
– Могу, - вдруг почему-то вздохнул Фома. – Я по-всякому выражаться могу, поскольку лет мне немало…
– Сколько?
– Да почитай, пятый десяток да на десяток помноженный.
– Врёшь! Этой деревне от роду шестьдесят с небольшим лет. Её до войны построили, это я знаю.
– Да вить я не всегда домовым был.
– А кем ты был?
– А был я дух святый, канонизированный и вся прочая в году от рождества Христова таком-то. Однако спустя двести с лишком после канонизации лет лишился я своего истинно духовного, не чета земным присно живущим каноникам, сана за вольномыслие, и был спущен на самую нижнюю ступень нашей епархии. С тех пор мыкаюсь в должности дежурного домового по разным городам и весям. Две недели назад был прикомандирован к данной конкретной деревне, к твоей избе, вместо домового Луки.
– А его куда? – машинально поинтересовался Сакуров.
– Повысили, - скорбно возразил Фома. – Теперича Лука дух ночной. Теперича он стережёт одно закрытое кладбище в Смоленске городе.
– Завидуешь? – тонко подметил Сакуров.
– Есть такой грех, - не стал спорить Фома. – А и то не завидовать? Ведь Луке теперича и делов то, что алкашей да малолетних влюблённых пугать, которые на закрытое кладбище ночью забредут. Уж не сравнить с обязанностями домового. К тому же мне окромя этих обязанностей специальная миссия дана…
– Ну, да, налаживать со мной какие-то специальные отношения, потому что я, якобы, являюсь носителем некоего первозданного духа, - с плохо скрытым сарказмом напомнил Сакуров.
– Вот именно, -
– Интересно, почему нельзя было к какому-нибудь другому клиенту подвалиться? Ведь не у одного меня есть этот, как его, дух первозданный? И вообще, что это за орган такой анатомический, про который мне ничего неизвестно? Не душа ли это попросту?
– Душа – это душа, а дух – это дух, - возразил Фома. – И на всю округу дух имеется только у тебя.
– Очень популярно! – воскликнул Сакуров. – Фигня всё это, тем более, я материалист и не верю ни в душу, ни в духов.
– Хозяин – барин, - не стал спорить Фома и так завозился в своём углу, что даже половицы заскрипели.
«Слуховая галлюцинация», - подумал Сакуров.
– Блохи, - сказал Фома.
– Ты что – собака?
– А чё ты дразнис-си? – обиделся Фома. – То я белая горячка, то собака…
– Да потому что у людей блох не бывает!
– А кто сказал, что я человек?
– Но был им когда-то?
– Это – да: когда-то был.
– Так какого фига теперь на тебе блохи?
– Какого надо.
– Интересно было бы посмотреть на тебя.
– Подойди и посмотри.
Сакуров хотел прогуляться до места, откуда доносился голос, но не смог: ноги словно заплелись между собой, и ими едва можно было пошевелить.
«Чёрт!» - подумал Сакуров.
– Чур нас! – сказал Фома.
– Вот пристал, - пробормотал Сакуров.
– Не пристал, а прислан начальством, поелику наше духовное братство должно осуществлять повсеместное попечение над людьми, в чьих бренных телесах ещё сохраняется духовное естество.
– Бред какой-то, - недовольно сказал Сакуров. – Это телеса и есть человеческое естество. А дух – так себе, придумка для быдла, чтобы ему легче чувствовалось в дерьме и кабале с надеждой на лучшую долю своего отошедшего от своего бренного тела духа…
Сакуров, выговорив столь длинную тираду, сам себе удивился: в повседневной жизни он говорил короче и безграмотней.
– Не всякий бред есть инструмент отрицания истины, но всякая истина есть потенциальный носитель бредовых идей, - молвил Фома.
– Что-о? – элементарно не понял Сакуров.
– Это я так, к слову, - возразил Фома.
– К слову, - заворчал Сакуров. – Ты лучше скажи: коль я такая важная персона, носитель этого, как его, духа первозданного, тогда какого хрена ко мне прислали домового? Что, нельзя было найти кого-нибудь почище? И потом: я вот тут с тобой сейчас беседую, и меня мучают всякие сомнения: не есть ли данная беседа, до которой я изволил бездарно допиться, невесёлая примета какого-нибудь мрачного явления, ожидающегося в скорейшем будущем? Я не имею в виду очередное торнадо в Америке или землетрясение в Японии, мне интересно знать про явления, которые могут коснуться лично меня. Ферштейн?