Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
Султану уже оставалось пройти полтора десятка шагов, как вдруг на столе сам собой вспыхнул масляный светильник.
"Дьявол тоже начинал свой путь среди смертных бродячим факиром", - подумал Салах ад-Дин.
Одновременно с тем, как он становился доступен свету, по ту сторону стола, из мрака выступал человек в тюрбане, украшенном темным драгоценным камнем, и в длинном, широком шерстяном плаще, который обычно носят самые почтенные дервиши. Только этот плащ был тонкорунным и очень дорогой выделки. Султану показалось, что сначала из тьмы появились змеиные уста незнакомца, обрамленные редковатой, вихрем завивающейся вниз бородкой, потом -
Султан никогда раньше не видел Синана и вполне допускал, что Старец пошлет на встречу кого-нибудь вместо себя. Но теперь, став свидетелем такого воплощения тьмы в человеческое обличье, он оставил все сомнения.
Самому Синану тоже хватило всего одной "горсти" неверного света, чтобы удостовериться: султан не обманул его и действительно решился проделать столь опасный путь. Только, в отличие, от султана, Старец уже успел присмотреться к своему противнику раньше, при свете дня, из какой-то неприметной шакальей норы.
– Я рад приветствовать султана в этом приветливом, уютном месте, куда не решиться прийти простой смертный, - тихим, но певучим, как у искушенного проповедника голосом, проговорил Синан.
– А если и решиться, то Судьба должна очень... очень благоволить ему... дабы не огорчить понапрасну.
– Ты веришь в Судьбу, Старец Горы?
– коротко спросил Салах ад-Дин.
"Он со мной одних лет, - вдруг подумал он.
– Хотя держит личину мудрого старика".
– В ее силу - несомненно, - с усмешкой, остро сверкнувшей в его глазах, отвечал предводитель убийц-гашишников.
– Так же, как и в силу хорошей тетивы, грозной метательной машины... в силу хорошей сабли... или искусно приготовленного яда. А Судьба... Что такое сама Судьба, как не тень страха в ослепительном сиянии чистой, неодолимой силы?
– Итак, чем длиннее тень, тем короче жизнь?
– ответил усмешкой и Салах ад-Дин.
– Или наоборот?
– В том-то вся радость жизни, что порой случаются неожиданности, - сказал Синан, и в его голосе появилась настороженность.
– Даже день на день не приходится.
– А ночь - на ночь, - "поймал" его слова султан.
– Я многое бы отдал, чтобы узнать, к а к о в а э т а ночь...
Он сделал знак, и один из его воинов, также подобно факиру, появился перед столом осторожно неся в руках два золотых кубка, почти до краев наполненных вином. Воин поставил их на стол по двум сторонам от светильника, но - на половине Синана. Старец Горы был прозорлив: всего мигом позже два кубка с темно-красной жидкостью появились на стороне султана.
– Я не прикасался к вину уже больше десяти лет, - сказал султан.
– Но ради нашей встречи готов нарушить запрет.
– Это место отвержено Аллахом. Здесь не живут даже скорпионы, - уведомил Старец Горы султана.
– Здесь нет законов... и, значит, не может быть совершенных грехов.
– Если скорпионы ушли из этого места, где не бывает совершенных грехов, то, может быть, лишь потому, что здесь и всякий яд теряет свою силу, - предположил
Старец Горы тихо рассмеялся, и звук его смеха напомнил шуршание змеи, уползающей в щелку между камней.
– Уверяю моего дорогого гостя, что в этом месте всякий яд становится еще сильнее, - успокоил он султана.
– Настолько, что скорпионы и змеи в округе вымерли, потому что собственная отрава выжгла их изнутри. Яд здесь таков, что поражает насмерть быстрее острия кинжала, пронзающего сердце. Быстрее стрелы, направленной в глаз.
Султан не дрогнувшей рукой поднял один из предложенных ему кубков.
– Итак, Судьба...
– резко изрек он.
Не колеблясь в выборе, Синан тоже поднял один из кубков, наполненных по велению султана.
Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, держа кубки у самых уст.
– Теперь достаточно узнать, у кого тень вытянулась дальше, - невозмутимо проговорил султан, - а потом выпить вино. Нет сомнения, что и с т и н н о й п р и ч и н о й смерти одного из нас станет вовсе не яд.
Никто, кроме султана, не заметил, что кубок дрогнул в руке Синана, и несколько капель вина кровавой ниткой побежали через край. Могло показаться, что и с т и н н н о й п р и ч и н о й стал тот же шуршащий смех, что невольно вырвался у Старца Горы и сотряс его плоть.
В следующий миг Синан выплеснул все вино в сторону, на камни, и уже неторопливым, но уверенным движением поставил кубок на то же самое место.
Султан же, напротив, вылил вино на камни очень неторопливо.
– Я принимаю твою слово, султан, - сказал Старец Горы, как только Салах ад-Дин поставил кубок на место.
И сказав это, Старец Горы поднял второй бокал.
Султан предполагал, что так и случится, а потому ничуть не замешкался. Оба вновь одновременно поднесли кубки к устам.
– Я принимаю твое слово, султан Египта, и не стану присматриваться к твоей тени, - проговорил еще тише предводитель гашишников.
На этот раз Салах ад-Дин выплеснул свое вино первым и ответил:
– И я принимаю твое слово, Старец Горы... дабы никогда более не обращать взор на твою тень.
Тогда и Синан выплеснул вино, только в другую сторону. Все кубки стали пустыми.
Не произнеся ни слова прощания, Старец Горы отступил во тьму и растворился в ней. Спустя еще миг погас светильник, а за ним погасли все шакальи глаза.
Проводник довел отряд до стана и тоже исчез во мраке.
Поутру на глазах у изумленных воинов была изрублена на дрова деревянная "башня", в которой султан оберегался по ночам от смерти. Из дров сложили высокое кострище. Когда войско спустилось в предгорья, над перевалом еще было заметно облачко дыма.
Внизу Салах ад-Дина ожидали новости. Франки не сомневались, что распря со Старцем Горы, если сразу не погубит султана, то надолго повяжет его по рукам и ногам, и потому решили нарушить перемирие. Эмир аль-Мукаддам оправдал доверие султана и сумел отбросить от Баальбека армию Раймонда Триполийского. Однако южнее дамасские части, которыми командовал Тураншах, понесли тяжелые потери и вынуждены были отступить под натиском армии Онфруа Торонского. Султану донесли, что верный законам чести Онфруа Торонский высказывался против нарушения перемирия, однако проявил свою волю не кто иной как пятнадцатилетний король Иерусалима Бальдуэн. Он отдал строгий приказ коннетаблю двинуться на земли Ислама и сам, несмотря на свой смертельный недуг, участвовал в том походе.