Саламина
Шрифт:
И я ждал. Время шло.
Наконец, видя, что полки прямо трещат под тяжелым грузом мяса, я решился спросить еще раз.
– Ну да, конечно!
– воскликнул удивленно Троллеман, - Как! У вас нет мяса для собак? Да ведь сейчас, мистер Кент, вы не достанете, его нет. Нет, мистер Кент, сейчас вы мяса для собак не достанете. Мясо кончилось.
– Но, - прервал я его, - вы же говорили, чтобы я подождал; вы говорили, что скажете мне...
Он просто задохнулся от изумления и негодования.
– Что? Я вам это говорил? Подождать? Я сказал вам? Ну да,
И действительно, мяса не было. Верьте мне, и сейчас, когда я пишу эти строки, мне стыдно. Проклятый дурак! Я продолжал доверять ему.
Случилось так, что вскоре я поехал в Нугатсиак - торговый пункт, находящийся в двадцати двух милях от нас по ту сторону Игдлорсуитского пролива и Каррат-фьорда. И там, слава богу, оказалось, что у великого хвастливого нугатсиакского торговца с пиратской серьгой в ухе гренландца Павиа Корцена есть для продажи излишек акульего мяса, и продается оно дешево, всего по шести эре за кило, тогда как установленная цена в Игдлорсуите была восемь.
– Я возьму четыреста кило, - сказал я.
– Может быть, там столько и не будет, - ответил он.
– Тогда, все что у вас есть. Скол! (За ваше здоровье!) Павиа! (он любил пиво).
Оставив мясо, чтобы его забрала первая же шхуна, перевозившая товары в поселки, я с легким сердцем отплыл домой.
Конечно, если бы я об этом ничего не говорил, если бы на радостях не разболтал об этом Троллеману, если бы у меня хватило на это здравого смысла, то никаких осложнений не было бы. Но так как здравого смысла у меня не было, то два дня спустя, когда Троллеман попросил у меня одолжить ему моторную лодку для поездки в Тартусак (там была почтовая станция, которую он, как начальник торгового пункта, обязан был каждый год обеспечивать углем и мясом для собак), я сказал: "Конечно, пожалуйста", - и больше об этом и не думал.
Шла третья неделя сентября. Каждый день приплывали льдины из Ринк-фьорда и при первом сильном ветре с севера развертывались, как маневрирующая армия перед наступлением на Игдлорсуит. А моя моторная лодка стояла с неисправным двигателем, беспомощная перед надвигающимися событиями. Напрасно я просил уманакские власти одолжить мне такелажные приспособления, чтобы в случае опасности вытащить лодку на берег. Они обещали и не прислали ничего. Снова пришла шхуна: такелажные приспособления не прибыли. Очень обеспокоенный, я решил отправиться на шхуне в Уманак, забрать такелаж и вернуться на этой же шхуне, которая пойдет назад через десять дней. Заодно я бы прихватил мясо для собак, так как ближайшим портом, куда должна была зайти шхуна, был Нугатсиак.
Но Троллеман, услыхав о моем намерении, стал возражать самым энергичным образом.
– Нет, нет, не надо ездить. Нет, мистер Кент, не ездите. Они пришлют такелажные приспособления. Нет, не ездите.
Вначале я был даже озадачен бурным волнением этого легко возбудимого человечка. Он всегда любил поговорить, теперь говорил без умолку. Он всегда был добродушным парнем, веселым, открытым - "здорово, друг", "располагайся
– Ну-ка, мистер Кент, давайте, выпьем. Да, да, вы должны выпить. Заходите!
Валить вину на соседа - неблаговидная привычка. Перекладывая часть ответственности на Троллемана, я должен признать, что тем не менее сам был виноват в происшедшем, во всяком случае, содействовал наступлению катастрофы.
– Я не могу зайти и выпить с вами, - сказал я, - потому что до отъезда должен поставить свою лодку еще на один якорь. У меня времени в обрез.
– Ну вот, мистер Кент, ну, ну, ну, я бы этого не делал, мистер Кент. Это для лодки совсем не нужно. Давайте, мистер Кент, заходите.
– Держу пари, что второй якорь будет нужен, если начнет задувать. Нет, пустите.
Но он не пустил меня, просто прилип ко мне - таким я стал дорогим гостем.
– Я поставлю за вас якорь, - сказал он, - я его поставлю. Сделаю это, как только ваша шхуна отплывет. Ну заходите же, мистер Кент, заходите.
Я как дурак зашел, выпил с ним стаканчик, два, три, четыре, я не считал. А Троллеман, веселый парень, просто захлебывался от дружеских чувств. Все в порядке, пора на борт, и я встал. Нет, он меня проводит.
– Я вас отвезу на лодке, я хочу вас отвезти.
У Троллемана были плохие отношения со шкипером шхуны. Пока Троллеман, взошедший вместе со мной на борт, изливал на меня остатки своей глубокой привязанности, судно подняло якорь и тихо отошло.
– До свиданья, до свиданья, - плакал Троллеман, не обращая на это внимания, - счастливого плавания, скорого возвращения. Ах, да, кстати, передайте вот это Павиа Корцену; тут кое-какой мой должок.
– И он сунул мне в руку запечатанный конверт.
– А теперь, счастливо.
О господи! Да мы отплыли.
Шкипер был непреклонен. Лечь в дрейф, для него! Он расхохотался. А Троллеман, спускаясь со шхуны и отчаливая, едва не опрокинул лодку.
– Не забудьте поставить якорь, - крикнул я.
– Поставлю, - отозвался Троллеман.
В тот же вечер в Нугатсиаке я записывал: "Великолепие дня, солнце, синее море, золотые заснеженные горы, резкий, холодный, чистый северо-восточный ветер..." Я и сейчас помню красоту этого дня, золотой снег, который я писал, фиолетовые тени на нем, золотое и фиолетовое на фоне бирюзового горизонта неба. Помню ветер, крепкий ветер: моторная шхуна, идя прямо против ветра, с трудом добралась до Нугатсиака. И как дуло всю ночь! Мы оставались на борту шхуны.
– Это вам от Троллемана, - сказал я Павиа на другой день, передавая ему конверт.
– Мне?
– у него был удивленный вид.
Он вскрыл конверт, в нем оказались деньги. Снова удивление:
– Мне? За что?
Я не знал.
– Теперь, - сказал я, - я возьму мясо для собак.
– Оно у вас, - сказал Павиа, - это все, что у меня было. Я так и сказал Троллеману, когда он приехал забрать его.
Мое мясо для собак пошло на создание запаса почтового пункта в Тартусаке.