Саламина
Шрифт:
Собаки отчаянно надоедали мне своим шумом. Их было восемь. Надеясь воцарить среди них мир, я разделил их на две группы: в одну пять собак Ланге, в другую трех остальных. Ниакорнет, красавица из Нугатсиака, освобожденная от власти вождя клана, показала свой характер: ни днем, ни ночью не прекращалось кошмарное раболепное тявканье двух собак. Несколько раз эти псы доводили меня до исступления, я вылезал из палатки, чтобы побоями заставить их замолчать. Наконец я запасся кучей камней, которые валялись в изобилии около палатки. Сейчас я чемпион мира по метанию камня; это чего-нибудь да стоит.
Я писал в этом фьорде еще два дня, потом уложил вещи и уехал. Такое путешествие доставляет редкостное удовлетворение: дом, печь, еда, материалы для работы - все с собой; чувствуешь себя дома в любом месте. Жизнь кочевника, должно быть, полна очарования.
Но никакое признанное определение не позволяет отнести меня к цивилизованным людям, если я живу один в лагере на льду. Итак, к сведению намеревающихся познать истину позволю себе отметить, что мне было очень удобно, и я оставался доволен в течение многих дней. И если б со мной была и моя вторая половина, то мы бы там остались до конца мая, а затем едва выбрались бы оттуда живыми, как это и случилось потом на самом деле.
Возвращение домой из последней поездки едва не окончилось трагически. Мы провели перед этим несколько дней в Нугатсиаке. Жили в церковно-танцевально-школьном помещении, работали, гуляли в теплом, мягком окружающем нас мире, который гренландцы называют "сила". Быстро надвигалось лето. Лед на море превратился в мелкий пруд, а вдоль берега по льду текла река. Мы смотрели, как собачьи упряжки переплывают через нее; перебраться с берега на лед или со льда на берег было маленьким приключением. И вот однажды нас предупредили:
– Если вы не уедете домой сейчас, то не выберетесь отсюда до наступления лета.
– Ладно, - сказал я, - мы выедем сегодня вечером.
Хоть бы они не рассказывали Френсис кучу страшных историй. Я догадывался, что лед плохой, но ни к чему выкладывать все, что знаешь. Мы тянули с отъездом, надеясь, что похолодает, но напрасно. В день отъезда до полудня стояла самая жаркая погода за весь год, потом стало сыро и холодно. Правда, не настолько холодно, чтобы начало подмерзать, было просто облачно, гнусно, неприятно и поднялся юго-восточный ветер. Мы сложили и погрузили на сани оборудование, холсты, лагерное имущество и другие вещи, все, что у нас было.
– Надеюсь, ты не будешь против, - сказала Френсис, - если во время этой поездки я буду немного бояться.
Дорога в Игдлорсуит была хорошо видна, она возвышалась, как гребень, на ровной поверхности. Путь, как вехами, отмечен айсбергами, знакомыми по многим предыдущим поездкам.
– Не ездите этой дорогой, - говорили умные люди, - держитесь курса прямо в море с час или подольше, потом возьмите влево на Игдлорсуит.
Мы поступили так, как нам сказали. В шесть часов запрягли сани, попрощались с друзьями и выехали. Лед, к моему удивлению, был крепкий и сухой.
– Ах, как хорошо!
– воскликнула Френсис, устраиваясь сзади.
Впереди стояла полоса тумана. "Спина, - подумал я, - не выдаст моих страхов".
Прошел час. Туман накатывался на нас, густой, темный. В последний раз определив направление по солнцу, ветру и берегу, въехал в туман.
Если б лед был твердым, если б, как нам предсказывали, он становился лучше по мере удаления
– Скверная погода в море этой ночью, - сказал я, чтобы подбодрить Френсис.
Мы продолжали ехать в наступающей темноте, выбирая дорогу в болоте из ледяной каши. Ехали прямо по воде, которая доходила до настила саней, старались не попасть в страшные глубокие ямы, видневшиеся кругом. Вдруг собаки без всякого предупреждения погрузились в воду и поплыли. Я зарылся пятками в ледяную кашу, спрыгнул и ухватился за стойки, изо всех сил тормозя сани. Они остановились как раз на краю.
– О боже мой, - проникновенно сказала Френсис. Единственный раз за эту ночь Френсис помолилась вслух.
А в это время все наши восемь собак плыли. Они выбрались на ледяной риф в десяти футах впереди. Я остановил их криком, повернул сани. Френсис держала сани, а я стал по одному вытаскивать псов назад. Перетащив их, мы как можно быстрее убрались от этого места.
Проехали совсем немного и очутились прямо в центре скопления айсбергов - чего я больше всего старался избежать. Лед вблизи от айсбергов в оттепель всегда плох и часто опасен. Айсберг, разламываясь на куски, отделяя от себя "щенки", усыпает поверхность льда обломками. Здесь образуются лужи талой воды: весной вода стекает с айсбергов ручьями. Собаки стремятся к айсбергам. Даже когда санный путь в отличном состоянии, когда снег сухой, собаки, будто их раздражает однообразие равнины моря, если только дать им малейшую возможность, устремляются к айсбергам, подобно тому, как изнемогающие от жажды путешественники в пустыне бегут, как мы читали, к оазису. В тот день мои собаки после многих часов барахтанья и плавания в воде отчаянно хотели "пристать". Пока при помощи бича я объезжал все айсберги по большой дуге, и вот, несмотря на все мои старания, в сумеречной темноте тумана мы очутились рядом с ними. Собаки понесли. Нырнув в воду, не обращая ни на что внимания, в том числе и на нас, они ринулись к айсбергу и добрались до него. Нам удалось благополучно пристать к острову. Мне пришла в голову мысль сделать здесь остановку. У нас были палатка, еда и топливо, можно было бы разбить лагерь. Мы промокли до нитки, промерзли до костей, дул резкий ветер, но кто знает, не принесут ли ближайшие часы изменений к худшему? Нет, едем дальше. Но как?
Я пошел на разведку с пешней и обнаружил, что талая вода лишь слегка замерзла. Нам грозила опасность утонуть - нагруженные сани легко могли провалиться. Попробовал измерить глубину в нескольких местах и не достал до дна. Хорошей дороги не было, выбирать приходилось между плохой и худшей. Я выбрал. Стегнул собак, которые теперь неохотно плелись, и въехал в воду. Через сто ярдов собаки снова пустились вплавь. Вот тебе и выбрал. К черту! Поехали вперед! Мы погрузились в воду, поплыли. Собаки вытащили нас снова, барахтаясь и разбрызгивая воду. Все-таки выбрались. Эта темная равнина, море с архипелагами островков шуги, перешла - мы не сразу ощутили перемену - в материк из шуги с озерами и озерцами. Вскоре темно-серая снеговая каша посветлела, потом стала совсем белой. Мы ехали по чистому снегу. Обрадованные собаки помчались вперед.
Наш курс лежал на несколько румбов в сторону от направления встречного ветра. Мне хотелось отклониться еще потому, что талая вода с острова стекала на лед, разъедала его примерно на милю от берега. Обычно собаки, даже когда бегут домой, терпеть не могут езды против ветра. Что же случилось с моими?
– Эу, эу! Эу, эу! (держи влево) - покрикивал я на собак, которые не слушались меня. Я заметил, что некоторые собаки время от времени оборачивались назад и после этого начинали быстрее бежать. Они оглядывались в сторону солнца. Прошло порядочно времени, пока я понял, что курс против ветра, которого они вопреки моему желанию старались держаться, - прямой курс на Игдлорсуит. Я думаю, что если бы собак предоставить самим себе, они привезли бы нас прямо к месту назначения.