Саламина
Шрифт:
В двенадцать он ушел на обед. Курьер, подумал я, тоже ушел обедать. В час его еще не было. Христоферсен вернулся и ждал. В половине третьего или в три он ушел, сказав, что у него дома есть дела и что его можно найти дома. Четыре, пять - нет распоряжения. В шесть на дорожке появился человек, направлявшийся к дому; письмо доктору Порсильду. Доктор вскрыл его: это было распоряжение.
– Мы можем завтра начать?
– спросил я.
– Нет, - сухо ответил доктор, - завтра нерабочий день.
Вечером мне пришла телеграмма: ""Диско" прибыл в Хольстейнборг".
XLIX. ВОСХОД СОЛНЦА
На юге Северной Гренландии находится колония Хольстейнборг. Это оживленный городок. Здесь есть консервный завод,
Если бы гостеприимство, оказываемое путешественнику в Гренландии, не напоминало постоянно, что есть много добродетелей, уживающихся с ленью и толстокожестью, то он жестоко осудил бы датчан. Неумение и лень: у всех гренландских датчан эти два порока бросаются вам в глаза. Но так прелестна атмосфера игрушечной деревни в этих колониях с их ярко раскрашенными административными зданиями, как в Старом Свете, крохотными домиками гренландцев, "похожими на детей" людьми в красивых костюмах, прогуливающимися повсюду и оживляющими зрелище; добрый управляющий, широкое гостеприимство - все это так трогает сердце, что беспристрастное суждение не выдерживает соблазна.
В Хольстейнборге пробуждаешься, как от толчка. Здесь вместе с последним ударом часов, бьющих семь, артели выходят на работу, из дому появляется управляющий, с острым взглядом, настороженный. Он начинает свой рабочий день, и все вынуждены также приступить к работе. Быстро шагая, управляющий поспевает всюду: все дела идут с ним в ногу. Он служит примером энергии, и если цель гренландской колониальной системы заключается в том, чтобы побудить местных жителей улучшить свое существование усердной работой, то почему Гренландия не наводнена такими людьми?
Итак, в 1932 году в Хольстейнборге управляющим был Расмуссен. В то время как в Годхавне рассматривали, обсуждали, инспектировали, докладывали, копировали, писали письма, распоряжения и все это подшивали в трех экземплярах к делу, он, услышав о нескольких радиограммах, сказал себе: "Ясно, что им понадобится лодка", - и спустил лодку на воду. И когда "Диско" бросил якорь, она стояла у пристани с экипажем наготове, заправленная горючим, готовая выйти в море.
Есть громадная разница между приготовлением к чему-нибудь и готовностью. Это не столько относительные стадии в процессе, сколько качественно противоположные состояния: бытие и небытие. Они несоизмеримы, как нуль и бесконечность, и никакие добавления к одному или убавления от другого ничуть не сблизят их между собой. Во всяком случае, не сблизят те характеры, которые отражаются в этих понятиях: нельзя превратить Гамлета в Дон Кихота (Гамлет, кстати, был принц Датский). Быстрый ум, как вытекает из его определения, "схватывает сразу, подвижен, готов к действию". В ничтожно малое время он постигает молниеносно все события, все стороны их; постигает, отбирает, взвешивает, исключает, заключает и действует. Не будь таких умов на свете, на океанском пароходе "Фредерик IV", отплывшем в конце марта из Нью-Йорка в Копенгаген, было бы одним пассажиром меньше. Можно было бы считать, что одного дня мало, чтобы перехватить пароход, идущий в Гренландию. Казалось бы, что времени слишком мало, море слишком бурно, на севере слишком холодно, все предприятие слишком ненадежно, - игра не стоит свеч. Лучше, пожалуй, сказать, свет не стоит жира. Жир или свет; тупицы или живые души. В Гренландию прибыла живая душа!
Ни снег, ни дождь,
Ни лед, ни жар, ни мрак ночной
Не остановят посланных тобой
От быстрого свершения
Начертанных путей.
Шторм ее не остановил; он только задержал ее на один день в Хольстейнборге. На следующий день погода прояснилась, пароход отошел. Шторм налетел снова; они стали на якорь в маленькой бухточке, рядом с этим опасным берегом, и простояли всю ночь. Неприкрытая, неотапливаемая нагота гренландского рыболовного судна; экипаж - три гренландца. Апрель, но погода зимняя; сыро, на борту замерзаешь. Скверная погода на побережье, сильное волнение. Тах, тах, тах - идет моторка.
Двадцать седьмое апреля в Годхавне - самое прекрасное утро, каким только может начаться день на Севере. Солнце сияет на безоблачном небе так ярко, греет так хорошо. Чувствуешь, что весна наконец наступила и не отступит. Ветер дует как раз с такой силой, что синева моря кажется особенно красивой. Дайте нам ясность, ясные дни и четкие горизонты, чтобы мы знали, что приближается. Спустившись с вершины холма, я обнаруживаю, что работа на лодке почти закончена. Механики разобрали двигатель и уже снова собрали его; они отполировали его медные и стальные части и выкрасили все остальные алюминиевой или красной краской. Он работает. Он и раньше работал, но, может быть, сейчас работает лучше. Христоферсен написал докладную записку; эта записка вместе с распоряжениями, перепиской, счетами и так далее будет внесена в перечень архивного дела. Все будет занесено в дело, кроме того, для чего все эти зарегистрированные бумаги писались, все, кроме поездки в Хольстейнборг. Но, как бы то ни было, сегодня лодка будет у них на плаву, может быть вовремя, чтобы отвезти меня навстречу моторке. Я снова занимаю свой наблюдательный пост на холме.
Вдали на спокойной синей глади, в которую я всматриваюсь, появляется маленькое пятнышко. Смотрю на него не отрывая глаз, но оно кажется неподвижным. И все же, как ни невероятно было сначала его появление, оно стало более ясным и близким. Совсем как часовая стрелка на моих часах: она стояла на трех, а теперь стоит на четырех. Совсем как моя жизнь, когда я оглядываюсь назад: был день, когда я обнаружил, что существую; потом мне стало шесть лет, потом двенадцать и так далее. Это не рост, а становление. Глядя на лодку, я как будто снова быстро переживаю свою жизнь. Когда лодка появилась, я вновь родился; часы этого дня похожи на десятилетия, прожитые мною. Может быть, я не живу, пока гляжу на лодку: пусть время течет, жизнь моя остановилась. Я опередил свою жизнь и жду, чтобы она меня нагнала. Нескончаемо медленно идет моя жизнь; сидеть и ждать невыносимо. Может быть, лодка спущена, я иду посмотреть.
Половина гавани - ледяное поле. У края этого льда пришвартована шхуна из Годхавна, вернувшаяся домой с охоты на моржей; из нее выгружают головы и шкуры. Дальше от берега, от того места, где стояла "Краббе", во льду прорубили канал до чистой воды. Из канала выходит своим ходом "Краббе". Я выбегаю на лед, кричу, машу руками, но никто не обращает на меня внимания. Они ушли встречать моторную лодку из Хольстейнборга.
Лодка, вынырнув из-за мыса, наконец подходит и влетает в гавань так быстро, что у меня дух захватывает. Она стоит на палубе. Спустя мгновение я рядом с ней.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I. КОРНИ
Годхавн. В библиотеке Датской полярной станции можно установить, что об открытии и заселении Гренландии написано достаточно томов. Вероятно, следует отвести один день - день отдыха - на просматривание этих томов и, помня о корнях современной Гренландии, отправиться на север.
В 985 году Эрик Рыжий, изгнанный вначале из Норвегии, затем из свободной Исландской республики, направился морем на запад от Исландии к не очень далекой, не совсем неизвестной земле, прошел вдоль ее скованных льдами берегов, обогнул южную оконечность, направился на север и там, где не было льда, пристал к берегу. Земля ему понравилась; она была похожа на его родную землю.