Салат из креветок с убийством
Шрифт:
— Она умерла? — спросил эксперт.
— Да… Откуда ты знаешь?
— От укуса черного скорпиона существуют противоядия, — объяснил Хан. — А укус желтого скорпиона смертелен почти в ста процентов случаев.
— Да, она умерла, — вздохнул Беркович. — Под кухонным столом я увидел эту перчатку. Мне показалось странным… Во-первых, такие перчатки хранят обычно в туалете, ими пользуются для мытья унитазов. Во-вторых, перчатка, как ты видишь, вывернута почти наизнанку — впечатление такое, будто кто-то быстро снял ее с руки и бросил.
— Ты хочешь сказать…
— Я пока ничего не хочу сказать. На перчатке должны
— Не имея контрольных отпечатков, я тебе ничего сказать не смогу, — предупредил эксперт.
— Зафиксируй то, что есть, а потом посмотрим, что можно будет сделать, — попросил Беркович.
— Ты был прав, — сказал Хан четверть часа спустя. — Здесь три типа отпечатков. Много следов одного человека, который, скорее всего, пользовался перчаткой в повседневной работе. Поверх этих отпечатков другие следы, их немного, такие же есть на внутренней поверхности — этот человек, видимо, и стаскивал перчатку с руки, вывернув ее наизнанку. И еще два отпечатка третьего человека — такое впечатление, будто кто-то брал перчатку двумя пальцами уже после того, как второй стянул ее с руки.
— Третий? — озадаченно переспросил Беркович и добавил: — Ну хорошо, теперь остается только взять контрольные отпечатки у всех, кто находился в квартире… Кстати, там были муж погибшей женщины, два их сына с женами, и трое детей. Дети отпадают, верно?
— Да, это отпечатки пальцев взрослых людей. Ты думаешь, что муж или сын могли убить, подбросив в пакет скорпиона?
— Я не знаю — кто. Но ведь это очевидно: кто-то принес желтого скорпиона, взял в туалете резиновую перчатку, надел ее, положил насекомое в пакет, когда никого не было на кухне, а перчатку спешно стянул с руки и бросил под стол, потому что в квартире было много народа, и его каждую секунду могли застать… А потом пришла хозяйка, открыла холодильник…
— Серьезное обвинение, — сказал Хан. — Учти: был еще некто третий, который брал перчатку двумя пальцами.
— Да… Я думаю, что убийцу видел кто-то, кто его хорошо знал и любил. Или хотел выгородить по иным соображениям. Возможно, убийца снял перчатку и просто уронил под ноги — он ведь наверняка находился в страшном возбуждении. А этот третий перчатку поднял и бросил под стол — подальше от внимательных глаз.
— И если бы не ты, — подхватил эксперт, — то потом убийца или тот, третий, кто был на его стороне, взял бы перчатку и выбросил или положил на ее постоянное место в туалете.
— Скорее всего, — согласился Беркович.
— И теперь, не найдя перчатку под столом…
— Черт! — воскликнул старший инспектор. — Ну и тупица же я! Извини, Рон, мне придется вернуться.
— Не спугни его! — крикнул вслед Хан. — И постарайся раздобыть контрольные отпечатки!
В квартире Нахмани была толчея, стол уже убрали из салона, женщины-соседки рыдали, мужчины о чем-то мрачно говорили, ни мужа, ни сыновей Мири видно не было, а невестки с детьми сидели в одной из спален на кровати и тихо переговаривались друг с другом.
— Они в больнице, оформляют документы, — ответила одна из невесток на вопрос Берковича.
— Наверно, Мири была богатой женщиной, — неопределенно сказал старший инспектор.
— Богатой? — переспросила вторая невестка, Беркович с трудом их различал: обе были черноволосые, худощавые, с черными
— Она вообще жадная была, — сообщила первая невестка, и вторая бросила на нее испепеляющий взгляд, не укрывшийся от внимания Берковича.
— Понятно, — сказал старший инспектор и, не дожидаясь начала ссоры, вышел из спальни. Постояв в салоне и не услышав ничего интересного, он подозвал Наташу и увел жену домой.
— Я поеду по делам, — сказал он, — а ты отдохни, наверху ты больше не нужна.
Он не представлял себе, о чем и как говорить с мужчинами семейства Нахмани — нужно было получить отпечатки их пальцев, но сделать это официально не представлялось возможным, никто ведь не возбуждал уголовного дела, смерть Мири выглядела естественной, врачи из больницы даже не обращались в полицию. Кто-то из мужчин был убийцей. Кто? Муж? Один из сыновей? А может, это сделала одна из невесток?
Приехав в управление, Беркович сел за компьютер и узнал то, что и без того подозревал: никаких материалов о ком бы то ни было из семьи Нахмани в полиции не было. Пришлось засесть за телефон, и через час, многократно называя себя и извиняясь за звонок, старший инспектор все-таки выяснил, что старший Нахмани, Рони, много лет работал администратором в одном из Тель-Авивских отелей, неплохо зарабатывал, и потому семья не трогала основной капитал Мири, доставшийся ей когда-то в наследство от родственника, умершего в Америке. Это были большие деньги — больше миллиона шекелей, причем согласно завещанию Мири могла свободно пользоваться процентами с этого капитала, но в день, когда она захочет что-то сделать с основной суммой, половина денег немедленно должна была перейти в благотворительные фонды. Странное завещание, ничего не скажешь, но и родственник был странным — при жизни он держал собственную семью в строгости, много жертвовал на синагоги и детские сады. Умирая, вспомнил о Мири, которую и видел-то всего раз или два в жизни, а вспомнив, переписал на ее имя свои банковские сбережения и сделал странную приписку, о которой Рони не мог вспоминать без возмущения.
Правда, было еще одно обстоятельство: сама Мири могла завещать деньги кому угодно, и при этом завещательное условие умершего американского родственника теряло силу. Ясно, что и у мужа Мири, и у ее сыновей был мотив для убийства. Чудовищно, конечно, но Беркович был полицейским и понимал, что когда речь заходит о миллионе, родственные связи тают, как сахар в стакане с горячим чаем. Во всяком случае, если скорпион попал в пакет со сливами не случайно, то подозревать можно было только кого-то из присутствовавших на обеде.
Старший сын Мири, Яаков, работал служащим в компании, занимавшейся довольно сомнительным бизнесом: продажей в Израиле какого-то очередного новомодного продукта для похудания. Сам Яаков ничего клиентам не предлагал, сидел в офисе и оформлял сделки. Заработок небольшой, а жена Яакова, Сара, одна из двух черноглазых невесток, слыла женщиной с большими претензиями и держала мужа в черном теле. Он выполнял все ее прихоти, а прихотей со временем становилось все больше. Невестка, кстати, вовсе не обязана была любить свою свекровь — вот и еще один мотив. Или точнее, модификация все того же мотива: деньги и еще раз деньги.