Салават-батыр
Шрифт:
— Ребята, за мной! Хватайте продажных тварей, вяжите их!
Но те, то ли убоявшись атаманов, то ли не пожелав с ним больше связываться, на призыв не откликнулись. Пугачева схватили и, заломив ему руки за спину, связали. Однако и теперь Ивана Творогова не оставило чувство тревоги.
— Батюшка-то наш похлеще дикого зверя будет! Глянь-ка, как зенками сверкает, ажно страх пробирает! А ну как веревку сорвет и вдругоряд шашкой размахивать зачнет, вот уж кому-то не поздоровится. Опасно его так везти. Мало ли чего в дороге приключиться может. Видно, придется из Яика подмогу просить, —
Комендант Симонов незамедлительно выслал им навстречу сотника Харчева и сержанта Бардовского. Пятнадцатого сентября забитого в колодки Пугачева сдали члену секретной комиссии капитан-поручику Савве Маврину.
IV
Вести о последнем поражении Емельяна Пугачева и об измене казаков, доставивших его в Яицкий городок, дошли до Салавата не скоро. Пребывая в неведении, он с тем же пылом и страстью продолжал бороться за освобождение своей родины.
К отцу, как и прежде, стоявшему под стенами Катав-Ивановского завода, он приехал сразу же после сражения со Штеричем. Из двенадцати твердышевских заводов уцелели к тому времени и держались лишь два. Усть-Ивановский был одним из них.
Потеряв терпение, Салават, чтобы хоть как-то ускорить события, предложил отцу направить его жителям очередное письменное обращение, в котором среди прочего говорилось:
«Когда ваши люди попадают к нам, мы их не убиваем, а отпускаем обратно невредимыми. А когда наш человек попадает к вам, то вы его держите в заключении, а иных… убиваете. Если бы у нас был такой злой умысел, коли того пожелает бог, мы можем больше вашего поймать и значительно больше убивать. Но мы не трогаем ваших, ибо не питаем к вам зла…».
Помня о расправе над башкиром, который был еще в июне направлен Юлаем на Катав-Ивановский завод для ведения переговоров с приказчиками, отец и сын, не желая больше рисковать своими людьми, решили использовать для доставки сочиненного ими письма кого-нибудь из заводских. И вскоре люди из отряда Азналина такого человека изловили, доставив его тут же в ставку.
Обезумевший от страха, порожденного всевозможными россказнями о свирепстве башкир, он, как затравленный зверь, предстал перед Салаватом и Юлаем. Но, вопреки ожиданиям пленника, те повели себя с ним миролюбиво.
— Ну, сказывай, как тебя величать, — подбоченясь, обратился к крестьянину Салават.
— Кузьма, — не сразу откликнулся растерявшийся от неожиданного вопроса мужик.
— А по батюшке?
— Пет-ро-вич… — нараспев ответил он, все еще недоумевая.
— Давно ли был на заводе, Питрауищ? — спросил Юлай.
— Не боле трех ден, как оттудова.
— Много ли там народу?
— Да боле двух тыщ, пожалуй, будет.
— Как так?
— Так ведь хозяева с других заводов людей нагнали — с тех, что погорели.
— Как думаешь, Кузьма Петрович, Катау-Иван долго простоит? — поинтересовался Салават.
— Долго, — махнув рукой, простодушно признался тот. — Стены у нас дюже крепкие.
Отец и сын
— А харчи-то есть? — спросил Юлай.
— Харчей, мил человек, не то чтобы вдоволь, но покудова, слава Богу, хватат, — окончательно расслабившись, перекрестился крестьянин.
— Значит, не бедствуете… — задумчиво произнес Салават. — Ну а порох? Порох-то, поди, весь вышел? — продолжал допытываться он.
— Порох тоже есть. Да и пушек немало будет.
— Сколько пушек, знаем. Видали, — пробурчал Юлай.
Мужик вытаращил на него глаза и, не зная, что на это сказать, только беспомощно развел руками.
Салават с Юлаем снова переглянулись и заговорили между собой по-башкирски.
«Ну все, концы…» — обмер ни слова не разобравший из их разговора крестьянин, позабыв с перепугу положить на себя крест. Съежившись, он стал ждать их приговора.
Однако опасения его не оправдались и на этот раз. Переговорив с отцом, Салават вытащил из стоявшего поблизости берестяного туеска свернутый трубочкой лист бумаги и с озабоченным видом повернулся к пленнику.
— Вот что, Кузьма. Ступай домой, в свой Катау-Иван. Бери с собой это письмо, отдай вашему начальнику и скажи: башкорт устал ждать. Башкорт возьмет солому, бросит под стену и зажжет. Большой пожар будет.
— Все понял, Питрауищ? — строго спросил Юлай.
— Все, все, родимые, как не понять… Не сумлевайтесь, в точности все так и передам, — дрожащим голосом заверил мужик, тряся рыжей бороденкой. Избежав смерти, он не помнил себя от радости и, когда его отпустили, со всех ног бросился прочь.
Поручение Салавата и Юлая крестьянин выполнил. В заводской канцелярии, куда он доставил их обращение, его допросили. Но ответа на то письмо не последовало.
Оповещенные загодя о возможном поджоге, жители Катав-Ивановска были настороже. Однако Салават и Юлай, не желая брать грех на душу, щадили ни в чем неповинное мирное население. Так и не посмев привести угрозу в исполнение, они, в надежде на то, что управляющие образумятся, продолжали держать завод в осаде.
Как всегда, Салават недолго пробыл со своим отцом. Держа под неусыпным контролем огромную территорию, он постоянно находился в разъездах, поддерживая тесную связь с повстанческими отрядами и стараясь, по возможности, координировать их действия. Возникая то тут, то там, батыр в нужный момент организовывал срочную помощь тем, кто в ней нуждался, а иногда и сам обращался к кому-либо из соратников за подмогой.
Несмотря на юный возраст, Салават Юлаев сознавал, что спасти башкирский народ от полного порабощения и вернуть принадлежавшие ему с незапамятных времен земли можно лишь в самом тесном единстве, путем решительной совместной борьбы, за счет слаженных действий, взаимной выручки и поддержки. Сам он ради этой цели готов был пойти на любые жертвы и поэтому открыто презирал тех, кто в такой ответственный момент предпочитал оставаться в стороне от происходящих событий, кто был сам по себе. Равнодушие к судьбе своего народа он воспринимал как измену и, как заклятых врагов, люто ненавидел вольных и невольных пособников карателей, жестоко расправлявшихся с его соплеменниками.