Салават Юлаев
Шрифт:
— Чего же я убивался бы? Из магистрата бежал — не моя вина. Я ему не блюститель!.. В том и беда, что сидит неклеймёный, а его в канцелярию требуют… Я палачу за него платил… Кабы Мартынка не был замешан — полбеды. А он под плетьми меня выдаст…
— Да, батюшка, как же теперь? — сильнее заплакала Наташа. — Значит, теперь уже его заклеймят беспременно? И ноздри обрежут?
— Вот ведь дура!.. Не то беда, что его заклеймят. Меня, понимаешь, и меня заклеймят, коли Суслов скажет. И будет отец у тебя со рваной ноздрей!
— Да, тятенька, вас оклеймят, так вам ни к
— Дура! — неистово закричал Третьяков. — Глупа, как кобыла!.. Тебе отца хошь под релей увидеть, только бы этот был жив…
— А вы скажите, что клейма, мол, заросли и щипцы для ноздрей испортились. Поверят они, — подсказала Наташа.
— Кто поверит? Ведь сроду таких-то делов не бывало!..
Переводчик выбежал вон.
…Салават не знал о вызове к воеводе. Он сидел на соломе, думая о вчерашних словах Третьякова, когда дверь в каземат отперлась.
— Салават, — торопливо зашептал просунувший голову переводчик, — если спросят, скажи, что клеймили тебя, да клеймо заросло… и нос, мол, рвали, да что-то у палача изломалось… Скажи, мол, долго болел нос, да после зарос…
Салават не успел понять, что значило это предупреждение, как опять загремел замок.
Старик Колокольцев стоял в дверях, за спиной его — двое солдат.
— Айда, выходи в присутствие, — позвал смотритель.
Салават, громыхнув цепями, встал. Солдаты стали по сторонам его, провели по коридору и вывели на лестницу. Ослепительное осеннее солнце ударило ему прямо в лицо. Салават зажмурился. Придерживая цепи, он шёл по улице вдоль здания магистрата. Салават подумал, что, может быть, именно в этот миг нападут друзья на конвой. Но путь до парадных дверей магистрата был короток. Никто не напал… Салавата ввели снова в здание и посадили в пустую полутёмную комнатку. Через минуту загремели оковы, и двое солдат ввели Юлая. Отец и сын поздоровались издали, не подходя друг к другу.
— Верно, в дорогу сегодня? — сказал Юлай.
— Лапти, портянки дали, — отозвался Салават, но солдат оборвал его.
Салават опустил глаза и злобно тряхнул цепями.
Они ждали в полном молчании около часа. Наконец дверь в зал присутствия распахнулась. Воевода, секретарь, экзекутор, ещё двое чиновников сидели тут за столом.
— Идите сюда, — произнёс экзекутор, и оба узника, гремя цепями, подошли к столу.
Сидевшие за столом жадно вглядывались в их лица. Молчание нарушил воевода — он глядел попеременно то в какую-то бумагу, то на лица арестантов, наконец значительно выговорил:
— Доноситель прав — никаких знаков…
— Никаких, знаков-с!..
— Совершенная правда-с!..
— Истинно-с, истинно-с! Никаких! — хором забормотали чиновники.
— Убрать, — кивнул воевода конвоирам, и, подталкивая прикладами, солдаты вывели арестантов назад в каморку. Дверь затворилась.
Салават и Юлай слышали, как за дверью, в чём-то оправдываясь, жалобно бормотал перепуганный коллежский регистратор Третьяков, как громко гудел бас воеводы и воробьиным чириканьем доносились поддакивания чиновничьей стаи.
Дверь опять распахнулась. На
— Угольков мне горячих! — сказал палач.
— Сею минуточкой… Наташенька печку топит… — пугливо забормотал Третьяков, выбегая из комнаты.
Далеко, где-то за коридором, послышалось хлопанье двери, что-то упало и разбилось.
Донёсся громкий девичий плач, издали похожий на визг побитой собаки. Ещё через минуту вошёл назад переводчик, семеня на цыпочках и всем видом показывая торопливость. Он нёс ведёрко горячих углей…
Палач возился у жаровни, раздувая угли своею шапкой. Все продолжали молчать. Наконец палач повернулся к воеводе.
— Готово-с, сударь! — угодливо сказал он.
— Юлай Азналихов! — выкрикнул экзекутор.
Юлай шагнул ближе.
— Держать! — скомандовал экзекутор.
Солдаты схватили Юлая и повалили его на скамью. Старик поддался им без всякого сопротивления. Салават с тяжело бьющимся сердцем оцепенело наблюдал, как под скамьёй Юлаю связали верёвкой руки и прикрутили к скамье закованные кандалами ноги.
Палач, выхватив из жаровни добела раскалённое железное клеймо, наклонился к Юлаю. У Салавата потемнело в глазах. Он услыхал стон отца и, не помня себя, рванулся на палача, на солдат, на чиновничью свору…
— Держать арестанта! Держать! — раздался пронзительный, перепуганный крик.
Солдаты бросились на него вчетвером, но один из них рухнул на пол с головой, пробитой кандалами, двое других отлетели в стороны… Перед Салаватом было окно, не защищённое железной решёткой. Стекла задребезжали, и рама вылетела наружу… Внизу кишела базарная площадь толпой народа. Салават рванулся туда, но тяжёлый удар прикладом по голове опрокинул его на пол…
Салават очнулся прикрученным за руки и за ноги к длинной скамье в той же комнате. Палач раздувал шапкой угли в жаровне. Вот он повернулся, держа в руках раскалённое добела клеймо.
С проклятием, раздирающим грудь, в ужасе Салават напрягся всем телом, силясь порвать верёвки, и вдруг ощутил на лбу неумолимое, навек неизгладимое прикосновение огня…
ПРИМЕЧАНИЯ
Степан Павлович Злобин работал над романом «Салават Юлаев» на протяжении почти сорока лет, совершенствуя его от издания к изданию. Существенные переделки произведения были обусловлены не только появлением новых материалов о крестьянской войне 1773-1775 годов и научных взглядов на её события, а также развитием советского исторического романа, в ходе которого утверждались его художественные принципы, ростом писательского мастерства Ст.Злобина. Следует сказать здесь и о том, что Ст.Злобин в течение всей своей жизни испытывал глубокий интерес к личности Салавата Юлаева, героям крестьянской войны под предводительством Ем.Пугачёва.