Салават Юлаев

Злобин Степан Павлович

Балагур-лесоруб внезапно прервал свои шутки, взглянул на дорогу. По выражению лица его догадались и остальные работные люди, что он увидал. Они бросились врассыпную, а вслед за тем раздался и резкий голос того, кто своим прибытием так смутил шутников.

— An die Arbeit machen Ihr euch! За работ! — крикнул немец — плотинный мастер, осаживая аккуратную маленькую лошадку, запряжённую в одноколку. Вместе с мастером подъехало несколько вооружённых всадников.

Толпа башкирских старейшин осталась лицом к лицу с мастером. Надменно взглянув на толпу азиатов, которых не ждал, считая, что они далеко на кочёвке, немец вдруг обратился к ним по-хозяйски

и даже строго, словно не он пришёл к ним, а сами они вторглись в его владения.

— Ви чего хочет? — сурово спросил он, не сходя с повозки.

Юлай выступил из толпы вперёд.

— Зачем гулял на наш сторона? Чего работать будешь? — спросил он в свою очередь.

— До нынешний день мой хозяин пыл каспадин купец Твердышов, — сказал мастер с издёвкой. — Мошет быть, ты есть новый хозяин на место купец? Я долшон тебе отвешать? Ты кто есть?

Юлай приосанился, выставив грудь, украшенную медалью, надетой по поводу торжественности случая.

— Юртовой старшина Юлай Азналла-углы, — с достоинством сказал он.

— Я на тебе сказать, старшина: каспадин купец приказаль работать… — мастер потерял нужное слово, — di damm… Как называй по-русски?

— Ферштай, ферштай! Их ферштай [5] , — неожиданно с живостью перебил Юлай. — Работать плотину?! Тал койма, — перевёл он башкирам. — Ты наша земля не купил — кауфта никс! — обратился он снова к немцу. — Майна земля, дайна никс! Ди дам — работать тут нельзя… Ду ферштай сам! — все более горячился Юлай, наступая на немца. — Копфа ду, копфа хабен! [6] — Он хлопнул себя по лбу.

5

Искажённое немецкое: «Понимаю».

6

Искажённое немецкое: «Голова, голова у тебя есть?!»

Внезапно услышав целую кучу немецких слов от азиата, мастер осклабился и подобрел.

— Весёлый старик, — засмеявшись, сказал он. — Как ты научил наш язык?

— Пять лет ведь гулял на ваш сторона! На Берлин маршир, ваша царь Фридка гонял, — простодушно похвастался старшина, видя перемену в обращении. — Царица медаль нам давал! — Юлай с гордостью ткнул себе в грудь. — Ди дам нельзя. Я в Питербурх генерал напишу на тебя бумагу…

— Болфан! — оборвал вдруг взбесившийся немец. — Пиши на генерал! Я плевать нахотелся!

— Моя земля! — наступал Юлай. Он размахивал под носом немца руками и громко кричал: — Ваша кауфта никс! Плотин тут ставишь?! Лес рубишь, собака…

Немец вскочил в тарантасе и поднял длинный ремённый бич. Невольно отхлынули прочь башкиры, и это придало ему храбрости.

— Азиатски сволошь! Паш-шоль домой! — выкрикнул он в лицо старшине, остававшемуся впереди.

— Шайтан! — крикнул немцу один из башкир.

— Иблис! Кагар хуккан! [7] — разноголосо закричали башкиры.

7

Черт! Сатана! Будь ты проклят!

— Ду бист швайна! [8] К царице самой на тебя напишу! — крикнул Юлай.

Бич взвился в руках немца со

свистом и неожиданно острой болью резнул старшину по плечу и по шее…

Конная стража управителя угрожающе взялась за оружие.

Юлай бессильно в обиде и гневе сжал кулаки. Но что мог он сделать? Что могли сделать башкиры?!

…Юлай ехал понурый, и никто из спутников не утешал его. Все понимали, что это — поражение не одного старшины; понимали, что если построят плотину, то, вслед за плотиной, здесь вырастет новый завод, что вслед за заводом начнёт разрастаться посёлок и судьбы соседних земель решатся сами собой, точь-в-точь так, как пел старинный певец Мурадым…

8

Искажённое немецкое: «Ты свинья».

По совету старейшин Юлай решил тотчас отправиться в провинциальную канцелярию. Он собрался, не откладывая, и на рассвете следующего дня уже был готов к выезду в сопровождении старших своих сыновей Ракая и Сулеймана.

— Вот тебе юртовая печать, Салават, — сказал Юлай. — Ты её береги. Печать старшины — большое дело! Мало ли что без меня случится, писарю надо будет какую бумагу писать — он ничего без печати сделать не может, в ней сила. Тогда ты печать сам поставишь на ту бумагу. Писарю в руки её не давай. Сам поставишь. Только сначала муллу спроси, что за бумага, надо ли ставить печать… Да, может, я лучше мулле отдам… — спохватился Юлай.

— Что я — малайка? — с обидой воскликнул юноша.

— Ну, береги её сам, — согласился отец. — Хош, сынок! — попрощался он и уехал.

На другое утро после отъезда Юлая в Исецкую провинциальную канцелярию, когда Салават предавался любимому занятию — вырезал из камыша себе новый курай, — мать вбежала в его кош, встревоженная и напуганная.

— Русские едут! — выкрикнула она.

Это случалось редко, что русские приезжали на кочевье. Женщины обычно при этом прятались, мужчины суровели. Все ожидали каких-нибудь новых налогов, поборов, вестей о войне, повинностей… Принимать посланцев начальства приходилось обыкновенно старшине. Он выходил к приезжим, облачённый в старшинское платье: в богатом халате, в высокой бобровой шапке, с саблей и посохом, выпятив грудь, украшенную елизаветинской медалью, потом приглашал к себе муллу и стариков, вызывал писаря, угощал приезжих и только после угощения вёл разговор о делах.

Что было делать теперь?

— Скачи за муллой, Салават. Пока он займёт их беседой, я стану варить мясо, а ты тогда съездишь за писарем, — несколько растерянная, сказала мать Салавата.

Салават приложил камышовую дудку к губам, дунул и пробежал по ладам пальцами.

— Хороший курай! — похвалил он.

— Ты слыхал, Салават?! — удивлённая его равнодушием, воскликнула мать.

— Я слыхал, анам. Не тревожься. Атай оставил меня старшиной за себя, — сказал Салават. — Я сам выйду к русским.

— Как — тебя? Бухаира, наверно! — усомнилась женщина.

— А это что?! — показал Салават печать. — Не Бухаирка, а я натянул лук Ш'гали-Ш'кмана! — уверенно пояснил он и твёрдо добавил: — Вари бишбармак. Я сам пошлю за муллой и за стариками.

Мать растерянно моргнула, не сразу решившись послушаться сына, который в её глазах продолжал быть ребёнком.

— Ну, ну! — повелительно поощрил Салават.

Он вышел из коша и, прикрывшись ладонью от солнца, увидел в степи троих русских, двое из них были с ружьями за плечами. Они направлялись к кочёвке Юлая.