Салажонок
Шрифт:
– Здорово вывел начальник!
Оказалось - никакого боя не было. Просто флотилия обстреляла берег. "Знамя социализма" из-за своей глубокой осадки шел по способности, держась дальше в море, и с наступлением темноты пропал. Вот почему канлодок оказалось четыре, а не пять.
Все это на "Смелом" узнали со "Свободы", с которой приняли буксир. Потом одновременно увидели позади себя "Знамя". Он приткнулся к мели, но снялся своими силами и при луне нашел флотилию. Теперь все было в порядке и можно было поговорить.
– Вояки!
– крикнул на "Свободу" Совчук.
–
– Без тебя шибко боялись, - ответил молодой голос. Другой, погуще, добавил:
– Дело, впрочем, было. У "Интера" одиннадцать раненых. Аэроплан налетел.
На всей флотилии не было ни одного противоаэропланного орудия. Стреляли из винтовок и даже из наганов, так низко летела машина. К счастью, летчик бил в широкое море как в копейку и только одну бомбу положил у борта "III Интернационала".
Такое счастье могло не повториться, поэтому полтора суток спустя каждая канлодка имела по одной зенитной трехдюймовой. Их установили в одну ночь стоянки в Мариуполе. В страшную ночь непрерывной угольной погрузки, сплошного слепящего света дуговых фонарей и яростной работы. Их опробовали утром на ходу у Белосарайки. Ни одна из них не сдала.
Теперь шли всерьез кончать с белым десантом. Шли, прикрывая следовавший под берегом транспортный отряд с морской дивизией, полностью отвечая за все тысячи его жизней. Ровно дымили корабли, медленно ползли два кильватера канлодок и сторожевиков, по-обыденному шла судовая жизнь. Флотилия казалась такой же, как всегда, но в воздухе была тревога.
На "Красной звезде" пробили склянки - два двойных удара колокола и один простой. На разные голоса отозвались колокола остальных кораблей. Было четырнадцать часов тридцать минут. Истребители уже полчаса как отдали буксиры и шли своим ходом в голове отряда.
– Чего бензин жгем?
– удивился Васька.
– Что-нибудь сейчас случится, - ответил Суноплев, вышедший подышать свежим воздухом.
– Нас держат в полной готовности. Командующий, может, знает такое, что нам неизвестно.
– Отер стружкой масленые руки, покачал головой и добавил: - Вся наша служба в этом. Возьми, к примеру, машинную команду. Я тебя спрошу: что она в бою видит? Ничего не видит, а делает, как прикажут с мостика. Дали тебе телеграфом "полный вперед" - значит, нажимай на моторы, и все тут... Только замечаем, когда нам влепят.
Васька передернул плечами. Его сигнальная должность требовала как раз обратного. Он должен был все видеть и все знать, а когда чего-нибудь не понимал, чувствовал себя неспокойно.
На мостике "Буденного" неподвижный командующий вдруг поднял мегафон и негромко в него кашлянул. В полной тишине кашель его докатился даже до шедшего крайним в охранении "Смелого".
– Товарищ Дудаков!
– Есть!
– отозвался "Зоркий".
– Всем дивизионом обследуйте море к норду и норд-осту миль в пятнадцать. Колбаса доносит о неприятельских судах в двадцать втором квадрате.
Колбаса была привязным аэростатом службы связи на Белосарайской косе. Двадцать второй квадрат лежал в тылу у красной флотилии - в таком месте, откуда можно было
– Почему он сам не ворочает?
– тихо спросил Безенцов, но ему никто не ответил.
Неприятель мог оказаться за кормой флотилии со стороны Мариуполя или по ее курсу со стороны Ахтарской, но командующий должен был знать, что делает. Сомневаться в нем было бы слишком страшно.
Два часа напряженного хода и напряженных поисков по пустому горизонту. Облака казались похожими на дымы и дальние береговые предметы - на мачты. Море прятало врага. Оно было совершенно гладким, и это ощущалось как угроза. Наконец петля замкнулась. Впереди появилась своя флотилия и с ней уверенность: командующий не ошибся. Море до самой Долгой было чистым.
– Так, - ответил командующий на доклад Дудакова.
– Сейчас они сообщают, что белые суда перешли в двадцать третий квадрат. Это они нас видят, колбасники вонючие... Примите буксиры.
– И снова пошла спокойная буксирная жизнь, мирный отдых под хорошим солнцем на гладком, теперь дружелюбном море.
Флотилия дошла до Ахтарской станицы, опять обстреляла ее и вернулась к норду.
Берег на обстрел не отвечал, аэропланы не вылетали, неприятельские суда не появлялись. Все было благополучно. На якорях на Камышеватском рейде легли спать.
Проснулся Васька внезапно. На груди его сидел и ругался грузный Сенник. Весь кубрик покосился, и висевшая на шнуре лампочка отошла на неправдоподобный угол. Моторы трясли на все свои четыреста пятьдесят сил.
– Что такое?
– отбиваясь, вскрикнул Васька.
– Ничего такого, - ответил Сенник.
– Положило на повороте.
– И, шатаясь, встал. Кубрик постепенно выровнялся.
Васька сел, охватил колени. Так бросить могло только с хорошего хода.
– Куда гоним?
– Лучше скажи, где чайник?
– Сенник наклонился и от нового поворота стал на четвереньки.
– Собачье мясо! Управляться не могут и посуду на место не кладут!
Шли, очевидно, куда нужно. Полным ходом, затем что спешили. Особо важного ничего не происходило, иначе вызвали бы наверх. Васька лег и укрылся с головой. Во второй раз он проснулся уже утром. По наклону солнечного луча из иллюминатора понял, что было около семи, по мягкому дрожанию борта - что истребитель был на малом ходу.
"Смелый" и "Прочный" шли с транспортным отрядом. Они встретили его на рассвете у перебоины Долгой косы и теперь вели по назначению. Длинной, неровной колонной вытянулись колесные пароходы и баржи. Голова колонны была впереди истребителей, а хвост терялся в дыму.
Быстроходному судну нет ничего хуже похода в конвое. Подлаживайся под черепаший шаг своих транспортов, то и дело стопорь, чтобы не выскочить вперед, а потом мотайся полным ходом вдоль всего отряда, подгоняй отстающих и уговаривай прытких не налезать друг на друга. Настроение на "Смелом" было определенно мрачным.
– Бандуры иродовы, - недоброжелательно заметил Совчук.
– Какую кадриль развели.
– Лихо управляются, - съязвил Савша.
– Без этого не бывает, - вздохнул Ситников,