Салка Валка
Шрифт:
После довольно долгих размышлений девочка ответила:
— Купец. И спаситель.
— Так, так, — произнес учитель подавленно. Убедившись, что девочка успела познакомиться с местной жизнью, он решил выведать у нее, кто из поэтов пользуется наибольшей славой в поселке. Дело в том, что учитель сам был замечательным поэтом. Время от времени его стихи печатались даже в столичных газетах. Он надеялся когда-нибудь выпустить большой сборник своих стихов, если удастся, откладывая в течение пяти лет из своего жалованья, накопить достаточно денег.
— Я хочу задать тебе еще один вопрос, — сказал он, — Кого из самых известных поэтов нашей страны лучше всего знают в поселке?
— Парикмахера, —
— Можешь идти, — холодно сказал учитель. — Нам говорить больше не о чем.
Он встал, шмыгнул носом и откашлялся, давая понять старому Эйольфуру, что собирается уходить и что он недоволен. Старик находился в кухне и через открытую дверь слышал весь разговор.
— Беседа с девочкой только подтвердила мои опасения. Ее умственные способности весьма ограничены. Я не вижу другого выхода, как сообщить обо всем пастору, — сказал учитель.
— Сообщить пастору? Фу ты, какая чепуха, — рассердился старый Эйольфур. — Куда умнее было бы научить ее читать.
— Напрасная трата времени и труда.
— Жалко мне вас, имеющих зрение.
— Больших надежд на школу в эту зиму возлагать не приходится… Если бы вы могли дома что-нибудь сделать… До конца занятий осталось три недели, не больше. Мы закрываем школу к пасхе. Все дети должны работать, как только начнется весенний лов, по крайней мере те, что постарше. В стране не так-то много рабочих рук. Кроме того, это не бесполезно для семейств, имеющих детей.
— Ерунда, — заявил старый Эйольфур.
— Я настаиваю на том, что я сказал. Мои возможности не распространяются на идиотов. Пусть пастор решает, как поступить в данном случае.
— Ерунда, она ничуть не глупее пастора. Я слеп, это правда, но не глух.
— Ты, верно, слышал, как она сказала, что Иисус Христос был исландцем.
— Ну и что ж? — возразил старик. — Чем он хуже этого дьявола купца?
Старик нащупал рукой узлы на неводе и принялся плести неторопливо, но уверенно и ловко, и от этого казалось, что он рассуждает сам с собой.
— Я, конечно, не буду отрицать, — сказал учитель, — что иногда тупицы говорят забавные вещи. Ты должен это признать, Эйольфур, ты человек умный. Но утверждать подобное о Свейне Паулссоне — это уж слишком! Пусть он будет самим председателем приходского совета, пусть он покупает свиней в Дании, меня это меньше всего трогает, хотя ни для кого не секрет, что он собирается всех в поселке обвести вокруг пальца. Не подумай, что я сплетничаю за его спиной, потому что он мой соперник. Но что ни говори, он всего-навсего парикмахер. Я слышал собственными ушами, как на рождественском ужине у купца он привязался к его жене и упрашивал разрешить ему прочитать что-нибудь из его так называемых стихов. Я ничего не говорю, но прийти а заявить, что парикмахер самый известный поэт в Исландии, — это чересчур. Я удивлен, что такие слова мне пришлось услышать в твоем доме, Эйольфур.
— Если тебе так уж хочется найти идиота в этом доме, то этот идиот я. Я всегда был идиотом, идиотом и останусь.
— Я вовсе не говорил этого, — возразил учитель. — Кстати, Эйольфур, позволь мне задать тебе один вопрос. Ты в самом деле видишь в Свейне Паулссоне поэта?
— Я никак не могу видеть Свейна Паулссона, я слеп.
Учитель попытался еще выяснить мнение старого Эйольфура о стихах парикмахера, по ничего не добился. Тогда он схватил свою шляпу и собрался уходить.
— Я ничего не могу сказать о стихах Свейна Паулссона, я не читал их, но мне не раз приходилось слышать, что он умеет хорошо обучать детей.
— Обучать? Он? Чепуха! Прощай!
В последнюю минуту он задержался на пороге.
— Свейн Паулссон… — начал он, но не закончил фразы. — Я приму меры в отношении этого ребенка
Глава 9
Он действительно принял меры.
В этот же вечер, когда обитатели Марарбуда уселись ужинать, кто-то постучал в дверь и спросил Салку Валку. Все удивились.
Дверь приоткрылась, и при свете керосиновой лампы они разглядели просунувшуюся в щель голову темноволосого мальчика с удлиненным лицом, густыми бровями и удивительно выразительными и умными глазами. Нос у мальчика был орлиный. И весь мальчик был совсем необычный, как будто сошел с какой-то картины.
— Меня послал к вам учитель, — сказал мальчик.
— Уж ты не Арнальдур ли из Кофа, мальчуган? — спросила старая Стейнун.
— Да. Меня к вам послал учитель, он сказал, чтобы я учил эту девочку читать и писать, — ответил мальчик, остановившись в дверях и указывая пальцем на Салку Валку.
— Добрая душа, — сказала старуха Стейнун. — Как похоже это на нашего учителя.
Девочка сидела неподвижно в своей мужской куртке, подпоясанная шнурком; перед ней стояла потрескавшаяся эмалированная миска с остатками пищи — рыбными костями и плавниками. Девочка разглядывала гостя. Она заметила, что волосы у него разделены на пробор и зачесаны на одну сторону. Редко кто в Осейри носил такую прическу. Кроме того, она не могла припомнить, чтобы какой-нибудь мальчишка его возраста вел бы себя так робко. Одежда его, хоть и заплатанная, была до того чиста и аккуратна, что девочка тотчас же почувствовала неприязнь к этому мальчику. На ногах у него были покупные башмаки со шнурками. Девочка старалась припомнить, не бросал ли он когда-нибудь в нее грязь из-за угла. Кто бы из них победил, думала она, если б им пришлось драться? В первый раз в Осейри перед ней оказался ее сверстник на таком расстоянии, что его можно было рассмотреть как следует и даже стукнуть. Поэтому ничуть не удивительно, что мысль ее лихорадочно работала. Переломать бы ему все ребра и кости! Нет, он слишком прилизанный, этот мальчишка. Девочке даже стало досадно, что это не сорванец, как все другие. И, глядя на него, она заколебалась: забыть и простить все издевательства, которые она претерпела в этом поселке, или же хранить в сердце вечную вражду? Пожалуй, последнее было бы правильнее.
После того как мальчика расспросили о новостях поселка — надо сказать, что он проявил при этом слишком малую осведомленность, — стали готовиться к первому уроку. Решили проводить занятия в рабочей комнатушке Эйольфура. После ужина он обычно сразу отправлялся спать, зато и вставал раньше всех в доме. Мальчик и девочка уселись за столом друг против друга, посередине поставили маленькую настольную лампу. В свое время она служила ночником старой хозяйке здешней фактории; тридцать лет назад ее купили на аукционе и с тех пор хранили как самую большую ценность в этом бедном доме и зажигали только в самых торжественных случаях. Мальчик достал из чистой холщовой сумки две тонкие потрепанные книжки и положил их на стол. Девочка заметила, что в сравнении с ее руками руки у него были удивительно чистые. Очевидно, он тоже обратил внимание на это, потому что спросил:
— Отчего ты такая грязная?
— Просто так, — ответила Салка Валка, ничуть не смущаясь.
После этого вступления начался урок. Проходил он вот как:
Мальчик. Как тебя зовут?
Девочка. Сальвор Вальгердур.
Мальчик. А фамилия?
Девочка. Йоунсдоттир.
Мальчик. Почему у тебя такая грязная куртка?
Девочка. А тебе какое дело? — Подумав немного, она добавила: — А захочу вот — возьму надену штаны и буду мальчишкой.