Салтыков. Семи царей слуга
Шрифт:
Прохор, вполне понимавший состояние своего господина, на следующий год решил по-своему порадовать его. И когда однажды Салтыков вошел в столовую, то невольно удивился пышности стола и огромному букету цветов посредине его.
— Это по какому же поводу? — удивился граф.
— А какое ныне число? — хитро прищурился Прохор.
— Не то одиннадцатое, не то… нет, двенадцатое июля.
— А что было в это день… м-м… тринадцать лет назад? А?
— Мать честная, — заулыбался Салтыков, — и ты помнишь?
— А как же, ваше сиятельство. Пальциг! Вы в пух и
— Ах ты Прошка — ржаная лепешка, — растрогался граф. — Ну спасибо, братец, ну спасибо.
И даже трижды облобызал своего денщика. А через несколько дней после славного юбилея пришло письмо от Панина, в котором он поздравлял его и с Пальцигом, и с Кунерсдорфом, и даже намекал, что, возможно, удастся ему поспеть к последней дате и лично обнять своего славного главнокомандующего и учителя.
— Видал, Проша, — радовался Салтыков, отирая старческие слезы. — Помнят, помнят меня мои орлы-генералы. Вот Петр Иванович… ты его помнишь? Панина-то? Ну?
— А как же, Петр Семенович, — соглашался Прохор, хотя все те генералы перепутались у него в голове, лица их помнил, но кто есть кто — забыл. Но огорчать графа не стал: — Как же забыть Панина, он еще командовал этими… как их? Ну?
— Белозерским и нижегородским полками, — подсказал Салтыков.
— Вот, вот, ими самыми.
— Эх, к Кунерсдорфской пожалует мил друг, — потирал радостно руки граф. — Эх, кутнем. Проша, где у нас пушка?
— В сарае, а что?
— Вели выкатить ее. Почистить. Зарядить. Поставить у крыльца. И первого августа, в день Кунерсдорфа, когда приедет Петр Иванович, мы пальнем из нее. Встретим салютом героя турецкой кампании.
И закипела работа по подготовке следующего юбилея Кунерсдорфской баталии, ведь до него было рукой подать. На этот день Прохор уговорил графа надеть и кавалерию, достал слежавшуюся муаровую голубую ленту, велел разгладить ее, почистил пуговицы парадного мундира, кое-где уже тронутого молью.
Первого августа вся дворня, выдрессированная Прохором, поздравляла «их сиятельство» со славной годовщиной. И это очень трогало старика, бормотавшего в ответ:
— Спасибо, братцы, спасибо.
Однако ни из Москвы, ни из Петербурга никаких поздравлений не последовало. Но самое, пожалуй, огорчительное для фельдмаршала было то, что не приехал Панин.
Вечером с помощью Прохора, снимая с себя кавалерию и раздеваясь ко сну, старик оправдывал неприехавшего:
— На нем армия, Проша, попробуй вырвись от нее. Уж я-то знаю. Не привязанный, а визжишь.
Прохор как мог утешал графа:
— Они-с приедут, Петр Семенович… Это невозможно, чтоб генерал-аншеф обещал и не исполнил слово. Приедут.
— Конечно, конечно, Проша, Петр Иванович не такой человек, чтоб слово не сдержать. Приедет. Как только сдаст кому армию, и приедет.
И весь август каждый день ждали дорогого гостя: «Приедет. Должен приехать». Однако минул и сентябрь с октябрем, и постепенно надежды угасли. И притих старый фельдмаршал и уж почти перестал говорить, стал забывать и о конюшне.
Зимним декабрьским
Пройдя крохотную переднюю, генерал вступил в столовую и замер на пороге. На длинном столе стоял гроб, освещенный несколькими свечами, и там утонувшее в подушке белое, осунувшееся лицо фельдмаршала, почти неузнаваемое. В изголовье дьячок бубнил, читая Псалтырь. Рядом у гроба сидел седой старик.
Генерал потянул с головы шляпу, шагнул к гробу, спросил пресекающимся голосом:
— Когда?
Старик поднял на него заплаканное лицо:
— Позавчера, легши спать… не проснулись.
— Почему нет караула? — зашипел возмущенно генерал. — Он же фельдмаршал, ему положен почетный караул.
Прохор встал, посмотрел в лицо генералу, произнес с упреком:
— Он вас ждал, ваше сиятельство. Вас — не караул.
— Но я…
— Вы обещались к августу, а ныне уж декабрь.
— Ты сообщил в Москву о смерти его?
— Нет, ваше сиятельство.
— Почему? Как ты смел?
— Он сам не велел. Сказал, раз все забыли, если, мол, помру, никому не сообщай, не беспокой, мол, людей. Я волю его сполняю.
— Иван! — Генерал резко обернулся к двери.
Там мгновенно явился адъютант.
— Немедленно скачи в Москву к Волконскому и объяви: умер фельдмаршал и кавалер Петр Семенович Салтыков, пред коим отчизна в долгу неоплатном. И что я, генерал-аншеф Панин, встаю на часы у его гроба и не уйду с этого поста, пока не прибудет почетный караул и не будут отданы покойному почести, заслуженные им. Ступай!
Адъютант, щелкнув каблуками, исчез. Панин подошел ко гробу, склонился над усопшим:
— Прости, друг, что опоздал я… Прости.
Затем встал у изголовья, вынул шпагу, взял ее «на караул» и замер. По лицу его катились редкие слезы.
Гомель 1998
Справка об авторе
Мосияш Сергей Павлович родился 14 ноября 1927 года на станции Чистозерная Новосибирской области. С 1944 по 1952 год служил в армии. После демобилизации, работая на заводе, окончил школу и педагогический институт. Работал учителем, десятником на шахте, в газете, на телевидении, в пединституте.
Первая детская книжка «Эх, возьми меня, пилот!» вышла в 1956 году в Новосибирске. С того времени издал их более 30, из них 16 стихотворных. Выйдя на пенсию, стал писать исторические романы. К настоящему времени изданы — «Александр Невский», «Великий государь Федор Алексеевич», «Святополк Окаянный», «Без меня баталии не давать», «Ханский ярлык», «Фельдмаршал Шереметев».
Роман «Семи царей слуга» издается впервые.
Хронологическая таблица