Сальвадор Дали. Божественный и многоликий
Шрифт:
«Вот он, мой метод. Обзаведитесь пятью мешками турецкого гороха и пересыпьте их содержимое в один большой мешок. Теперь сбрасывайте горошины с десятиметровой высоты. С помощью достаточно мощного электрического света спроецируйте на этот поток падающих горошин изображение Пресвятой Девы. На каждой горошине, которая, подобно атомной частице, отделена от соседней некоторым свободным промежутком, отразится крошечная часть всего изображения. Теперь надо заснять всю эту картину задом наперед. Благодаря ускорению за счет силы тяготения, этот падающий поток при обратной съемке создаст эффект вознесения. Таким образом вы получите картину вознесения, согласующуюся с самыми строгими законами физики. Надо ли
Можно усовершенствовать эксперимент, нанеся на каждую горошину вещество, которое придаст им свойство киноэкранов».
Лорке «Андалузский пес» не понравился. Он сразу понял, в чей огород полетели с экрана камешки, и назвал Бунюэля создателем киношного дерьма. И действительно, кинорежиссер, ненавидевший извращенцев, включил в свой фильм прямые выпады против поэта. В одном из эпизодов герой фильма оказывался вроде как мертвым на кровати, а затем вновь как бы воскресал, пародируя тем самым те спектакли о собственной смерти, что постоянно разыгрывал Лорка в «Студенческой резиденции» в Мадриде. Да и само название обижало Лорку. Дело в том, что в «Рези» выходцев из Андалузии, а поэт был родом оттуда, называли щенками. Поэтому Дали и Бунюэль просто «описались от смеха», когда остановились на названии «Андалузский щенок».
Этот фильм я посмотрел лишь в 70-е годы. Помню, с каким нетерпением и жгучим, волнующим предчувствием увидеть до сих пор неизведанное я сидел перед началом фильма в кинозале; кажется, это был зал старого фильма на Васильевском острове в ДК имени Кирова, а назывался он «Кинематограф». Когда пошли первые кадры и побежали драгоценные минуты экранного времени, наполненного совершенно невероятными видениями, похожими на страшные ночные кошмары, я вдруг увидел внутренним оком смятение своей души — ее, будто гладкую шелковую рубашку, стирали на скользкой ребристой спине стиральной доски, мерзко пахнущей хозяйственным мылом. Было такое ощущение, что оступился, но не падаю, не верю, что могу упасть, и так, в таком положении, продолжаю балансировать на одной ноге, совершенно не зная, упаду или удержусь.
Вот сейчас, когда волею судеб я вернулся к этой теме, думаю, что тогда, в сумерках коммунизма, когда мы все жили словно в консервной банке с мутным социальным содержимым и в полной духовной темноте, такой фильм как бы указывал путь изнемогавшему в тисках сознанию в виртуальную невесомость подсознания, где можно хоть на время дать волю своим инстинктам и изжить страхи, прочно угнездившиеся на мерзкой поверхности нашего тогдашнего бытия.
Но мы отвлеклись. Тем летом, когда в Кадакес приехали гости из Парижа, Бунюэль тоже туда наведался, чтобы поработать с Дали над сценарием фильма «Золотой век». Однако наш герой был полностью сосредоточен на Гале, страсть к которой распалила его так, что ему было ни до чего. Режиссер надеялся, что, когда сюрреалисты уедут, у друга возникнет досуг для работы, если так можно выразиться. Но когда все гости разъехались, Гала осталась под предлогом болезни дочери. Да и муж писал ей из Парижа, чтобы не торопилась: в столице жара, да и новая квартира на Монмартре еще не готова.
Бунюэль был крайне раздражен тем, что из-за Галы, которая ему страшно не нравилась (она отвечала ему тем же), придется, похоже, возвращаться в Париж без сценария.
Как-то друзья отправились на лодке на мыс Креус вместе с сумасшедшей Лидией, Галой и ее дочерью Сесиль. Бунюэль, когда Гала разделась и стала принимать солнечные ванны и купаться, заметил Дали, что фигура у жены Элюара ему не нравится, особенно его раздражает, что у нее есть просвет между ног ниже ягодиц и гениталии поэтому как в ущелье запрятаны. Хоть Дали это не понравилось, он сдержался, но Бунюэль, решивший, похоже, вывести друга из себя, знал, как
— Ты что, ослеп? Это — Природа, настоящая первозданная Природа. Что ты мог увидеть здесь общего с мазней этого тухляка?
Гала, лежавшая на теплых камнях, открыла глаза и сказала:
— Опять сцепились, как собаки.
Бунюэлю давно надоело, что Гала встревала в беседы с другом едкими замечаниями и насмешками, и он тут же на нее накинулся:
— И куда ты все время лезешь? Какое тебе дело до наших разговоров? Ехала бы ты лучше к своему мужу-рогоносцу! — орал он.
— А ты не лезь ко мне со своими советами, — отрубила Гала, — тоже мне, моралист нашелся.
Началась перебранка. Гала умела за себя постоять и в карман, как говорится, за словом не лезла, как и всякая, впрочем, русская женщина.
Она так распалила Бунюэля, что он схватил ее за горло. В ответ она стала царапаться. Это его еще больше разожгло, и он стал душить ее по-настоящему. Бедняжка Сесиль со слезами бегала вокруг дерущейся пары, не зная, как помочь матери. Старуха Лидия не то смеялась, не то плакала и качала головой, а Сальвадор, попытавшийся было вмешаться, был отброшен другом в сторону, — Бунюэль был крепким коренастым мужиком, да и боксом к тому же занимался. Пришлось Дали встать на колени и умолять разбушевавшегося друга оставить в живых его счастье, несравненную Галу.
Жаль, что не было кинокамеры. Эти кадры с успехом могли бы войти в очередной их кинопроект.
И вот теперь, когда Кадакес пустынен и нет никого, кто бы смог им помешать, Дали и Бунюэль уединились там, и через две недели кинорежиссер сообщил супругам де Ноай, что сценарий фильма готов полностью и он гораздо лучше «Андалузского пса».
Когда они сидели вдвоем в Кадакесе, отец прислал Сальвадору письмо, где писал, что лишает его наследства, и требовал уехать из Кадакеса и никогда там больше не появляться.
Дали по этому поводу обрезал волосы и захоронил их на пляже Эс-Льян. Затем и вовсе обрился. Сохранилась фотография, сделанная Бунюэлем, где Дали стоит с морским ежом на обритой голове, изображая таким образом сына Вильгельма Телля.
Когда Бунюэль уехал, Дали еще несколько дней в одиночестве провел в Кадакесе, лакомясь морскими ежами, которых очень любил, а затем отправился в Париж, даже не оглянувшись, вопреки обыкновению, на родные места, когда ехал в такси к ближайшей станции под названием Перпиньян.
Глава седьмая
О том, как верно Дали служил сюрреализму, как его затем изгоняли из своих рядов парижские сюрреалисты; какой видел Дали Галу на ее портретах; как Дали и Гала начали строить свой дом в Порт-Льигате
Камиль Гоэманс мог быть доволен: практически все работы Дали с его персональной выставки были распроданы. В том числе и «Мрачная игра» с шокировавшим публику обделавшимся персонажем, попавшая в коллекцию супругов де Ноай. В этой, да и в других работах Дали 1929 года видна уже не только установка на толкование своих комплексов и страхов сквозь призму психоанализа, но и первые попытки применения изобретенного творческого метода, названного им параноидно-критическим. Объяснить в двух словах, в чем он заключается, трудно, но приблизительная суть состоит в том, что с его помощью можно попытаться систематизировать «наиболее бредовые явления и состояния», поставить их под контроль разума и с помощью анализа решить, допускать или не допускать их в сферу искусства. Иными словами, покорить опасную болезнь и использовать ее как прививку, сублимируя в творчестве.