Сальватор
Шрифт:
– Действительно, его преданность императору обошлась ему в пять шестых его состояния.
– А куда делась одна шестая?
– Расходы на мое обучение забрали почти все остальное.
– Получается, что ты, не желая до конца разорять своего бедного отца, но желая все же жить, как джентльмен, влез в долги… Так или нет? Говори!
– Увы!
– Добавим к этому любовь, желание блистать в главах любимой женщины, стремление проехаться перед ней в Булонском лесу на прекрасной лошади, отправиться на встречу с ней на какой-нибудь бал в красивой карете?
– Невероятно, крестный, но для моряка вы очень наблюдательны!
– Для того чтобы быть моряком,
– Как, крестный, вы знаете наизусть стихи Шенье?
– А почему бы и нет? В молодости я как-то раз был в Париже. Мне хотелось увидеть господина Тальма. Мне сказали: «Вы приехали очень вовремя, он играет в трагедии господина Шенье „Карл IX”». Я сказал: «Пойдем смотреть „Карл IX”». Во время представления кто-то с кем-то поспорил и подрался. Пришла стража и увела меня в кутузку, где я просидел до утра следующего дня. Утром мне сказали, что я был арестован по ошибке, и меня выставили за дверь. Вследствие этого я уехал из Парижа и вернулся только через тридцать лет. Когда я спросил о господине Тальма, мне ответили, что он умер. Тогда я спросил о господине Шенье, и мне снова ответили, что он умер. Я поинтересовался о трагедии «Карл IX», и мне ответили: «Запрещена к постановке высочайшим указом!» Ах, черт, сказал я, ведь мне так хочется досмотреть до конца пьесу «Карл IX». Ведь я видел только первый ее акт. Но мне ответили, что это невозможно. И посоветовали прочесть, поскольку так было проще. «И где же можно взять текст пьесы? – Купить». Действительно, все оказалось очень простым делом. Я зашел в книжный магазин. «У вас есть произведения господина Шенье? – Вот, пожалуйста, мсье. – Отлично, – сказал я себе, – для начала я прочту вот это». Я вернулся на корабль, открыл книгу и начал искать, но там не было никакой трагедии: только стихи! Идиллии, мадригалы мадемуазель Камилле. Честное слово, у меня на борту нет библиотеки. Я прочел всю книгу Шенье раз, потом второй. Вот отсюда-то и вырвалась эта неосторожная цитата. Но все дело в том, что я ошибся: я купил книгу Шенье, чтобы прочитать «Карла IX», но трагедию «Карл IX», как мне кажется, написал вовсе не Шенье. О, книготорговцы, книготорговцы! Что за бандиты!
– Бедный крестный, – со смехом произнес Петрюс, – книготорговцы здесь вовсе ни при чем.
– Что? Книготорговцы ни при чем?
– Конечно. Это ваша промашка.
– Моя?
– Да.
– Объяснись-ка.
– Трагедию «Карл IX» написал член Конвента Мари-Жозеф Шенье.
– Допустим!
– А вы купили книгу стихов поэта Андре Шенье.
– х! х! х! х! х! – воскликнул капитан, каждый раз произнося это междометие по-разному.
Затем он на несколько секунд углубился в размышления.
– В таком случае все становится понятно, – произнес Пьер Берто. – Но все равно: книготорговцы от этого не становятся меньшими разбойниками.
Петрюс, видя, что крестный не собирается менять свое мнение относительно книготорговцев и не имея никаких причин защищать эту почтенную корпорацию, решил, что возражать крестному не стоило, и стал ждать, когда же Пьер Берто продолжит столь интересный разговор.
– Итак, – заговорил
– Да, именно об этом, – ответил молодой человек.
Глава LXXXIV
Крестный из Америки
Наступило молчание, во время которого Пьер Берто так пристально смотрел на крестника, словно бы хотел прочесть то, что было спрятано у него в глубинах души.
– И в какую же сумму оцениваются ваши долги? Примерно хотя бы…
– Примерно? – спросил Петрюс с улыбкой.
– Да. Долги, мой мальчик, похожи на недостатки, – сказал капитан. – Никогда не знаешь их точную цифру.
– Но я знаю мои долги с точностью до франка, – ответил Петрюс.
– Ты?
– Да.
– Что ж, это доказывает, что ты человек хорошо организованный, крестник. Какова же цифра?
И Пьер Берто откинулся в кресле, подмигнул и принялся крутить большими пальцами.
– У меня долгов на тридцать три тысячи франков, – сказал Петрюс.
– Тридцать три тысячи франков! – воскликнул капитан.
– Ах-ах! – произнес Петрюс, которого начала занимать оригинальность своего второго отца, как называл себя моряк. – Вам эта сумма кажется чрезмерно великой, не так ли?
– Чрезмерной! Дело в том, что я никак не могу понять, как же это ты не умер с голоду, бедный мой мальчик!.. Тридцать три тысячи франков! Да если бы я в твоем возрасте жил на суше, у меня было долгов в десять раз больше! И то это было бы намного меньше долгов, которые наделал Цезарь!
– Мы с вами, дорогой крестный, не Цезари. Тем более что вам эта цифра, как я уже сказал, кажется чрезмерной.
– Чрезмерной! Человеку, у которого по сотне тысяч на каждой волосинке его кисти! Я видел много полотен, я хорошо разбираюсь в живописи. Я видел фламандских мастеров, итальянских и испанских. Так вот, твоя живопись всего-навсего живопись великой школы.
– Спокойно, спокойно, крестный! – скромно ответил на это Петрюс.
– Это – великое искусство живописи, говорю тебе, – продолжал моряк. – А когда человек имеет честь быть великим художником, он не может иметь тридцать три тысячи франков долга. Это – твердо установленная сумма. Твой талант представляет собой капитал в миллион франков, черт побери! С налогами господина Вилеля этот миллион должен приносить ровно тридцать три тысячи ежегодной ренты.
– Ах-ах, крестный, – сказал Петрюс. – Я хочу вам кое-что сказать.
– Что же, крестник?
– То, что у вас очень тонкий ум.
– Пф! – произнес Пьер Берто.
– Не говорите так. Я знаю очень честных людей, которые были бы этим довольны.
– Писатели?
– О! Вы опять за свое!
– Все, больше не буду. Но вернемся к твоим долгам.
– Вы настаиваете?
– Да. Потому что у меня есть к тебе предложение.
– Относительно моих долгов?
– Относительно твоих долгов.
– Говорите. Вы такой необычный человек, крестный, что я жду от вас всего, что угодно.
– Предложение мое таково: я хочу, начиная с этого самого момента, стать твоим единственным кредитором.
– Не понял.
– Ты должен тридцать три тысячи франков. Для того чтобы расплатиться с этими долгами, ты продаешь мебель, картины и все эти безделушки, так?
– Увы! – произнес Петрюс. – Это так же справедливо, как строки Евангелия.
– Так вот: я плачу тридцать три тысячи франков, а ты оставляешь у себя все безделушки, картины и мебель.
Петрюс посмотрел на моряка серьезным взглядом.