Сальватор
Шрифт:
— Продолжайте! — приказал Жибасье, ни за что на свете не желавший упустить ниточку, за которую он ухватился.
— Когда господин Жакаль получил сегодня утром письмо, в котором вы пересказывали ему вчерашние странствия, и понял, что вы шли за господином Сарранти до двери дома на улице Железной Кружки, он прежде всего послал за мной и спросил, не знаю ли я кого-нибудь в том доме. Вы понимаете, дорогой Жибасье, как я обрадовался, когда увидел, что это дом, который охраняет подруга приятельницы моего друга. Я только кивнул
— A-а, неплохо, неплохо! — похвалил Жибасье, начиная разгадывать первые слоги шарады. — Продолжайте, я не пропускаю ни одного вашего слова.
— Итак, сегодня утром, в половине девятого, Барбетта отправилась на улицу Железной Кружки. Кажется, я вам сказал, что Овсюг в нескольких словах изложил ей суть дела. И первое, что она заметила, — письмо, сунутое в щель оконной рамы; оно было адресовано г-ну Доминику Сарранти.
«Хе-хе! Так ваш монах, стало быть, еще не вернулся?» — спросила Барбетта у своей приятельницы.
«Нет, — отвечала та, — я жду его с минуты на минуту».
«Странно, что его так долго нет».
«Разве этих монахов поймешь?.. А почему, собственно, вы им интересуетесь?»
«Да просто потому, что увидела адресованное ему письмо», — ответила Барбетта.
«Его принесли вчера вечером».
«Странно! — продолжала Барбетта. — Похоже, почерк-то женский!»
«Что вы! — возразила другая. — Женщины, как бы не так!.. Вот уже пять лет аббат Доминик здесь живет, и за все время я ни разу не видела, чтобы к нему приходила хоть одна женщина».
«Что ни говорите, а…»
«Да нет, нет! Это писал мужчина. Знаете, он меня так напугал!..»
«Неужели он вас обругал, кума?»
«Нет, славу Богу, пожаловаться не могу. Видите ли, я чуточку вздремнула… Открываю глаза — откуда ни возьмись, передо мной высокий господин в черном».
«Уж не дьявол ли это был?»
«Нет, тогда бы после его ухода пахло серой… Он меня спросил, не вернулся ли аббат Доминик. — “Нет, — сказала я, — пока не возвращался”. — “Могу вам сообщить, что он будет дома сегодня вечером или завтра утром”, — сказал незнакомец. По-моему, есть отчего испугаться!»
«Ну, конечно!»
«“А-а, — сказала я, — сегодня или завтра? Ну что же, буду рада его видеть”. — “Он ваш исповедник?” — улыбнулся незнакомец. “Сударь! Запомните: я не исповедуюсь молодым людям его возраста”. — “Неужели?.. Будьте добры передать ему… Впрочем, нет! У вас есть перо, бумага и чернила?” — “Еще бы, черт возьми! Можно было не спрашивать!” Я подала ему, что он просил, и он написал это письмо. “А теперь дайте чем запечатать!” — “Вот этого-то как раз у нас и
«Неужели и вправду нет?» — удивилась Барбетта.
«Есть, разумеется. Да с какой стати я буду раздавать воск и облатки незнакомым людям?»
«Конечно, так можно и разориться».
«Дело не в этом! Как можно не доверять до такой степени, чтобы запечатывать письмо?!»
«Да и, кроме того, запечатанное письмо нельзя прочитать, когда тот, кто оставил его, уйдет. Впрочем, — продолжала Барбетта, бросая взгляд на письмо, — почему же оно запечатано?»
«Ах, и не говорите! Он стал шарить в бумажнике… И уж так он искал, так искал, что все-таки нашел старую облатку».
«Вы, стало быть, так и не узнали, что в этом письме?»
«Нет, разумеется. Да и к чему мне знать, что господин Доминик — его сын, что он будет ждать господина Доминика сегодня в полдень в церкви Успения у третьей колонны слева, как входишь в церковь, и что в Париже он живет под именем Дюбрёя».
«Значит, вы все-таки его прочли?»
«Я его приоткрыла… Мне не давала покоя мысль, почему он непременно хотел его запечатать».
В эту минуту зазвонили на церкви святого Сульпиция.
«Ах-ах! — вскрикнула привратница с улицы Железной Кружки. — Я совсем забыла!..»
«Что именно?»
«В девять часов похороны. А мой прощелыга-муженек улизнул в кабак. Всегда он так, ну всегда! И кого, интересно, я оставлю вместо себя охранять дверь? Кота?»
«А я на что?» — заметила Барбетта.
«Вы не шутите?! — обрадовалась привратница. — Вы готовы меня выручить?»
«Ну, какие пустяки! Люди должны друг другу помогать!»
И успокоенная привратница отправилась в церковь святого Сульпиция сдавать внаем стулья.
— Да, понимаю, — кивнул Жибасье, — а Барбетта осталась одна и в свою очередь заглянула в письмо.
— Ну, конечно! Она подержала его над паром, потом без труда распечатала и переписала. Десять минут спустя у нас уже был полный текст.
— И что говорилось в письме?
— То же, о чем рассказала привратница дома номер двадцать восемь. Да вот, кстати, текст письма.
Карманьоль вынул из кармана лист бумаги и стал читать текст вслух, в то время как Жибасье пробежал его глазами:
«Дорогой сын!
Я нахожусь в Париже со вчерашнего вечера под именем Дюбрёя. Прежде всего я навестил Вас; мне сообщили, что Вы еще не вернулись, но что Вам переслали мое первое письмо и, значит, Вы скоро будете дома. Если Вы прибудете сегодня ночью или завтра утром, будьте в полдень у церкви Успения, у третьей колонны слева от входа».
— A-а, очень хорошо! — заметил Жибасье.
Так, за разговором о своих и чужих делах, они подошли к паперти и вошли в церковь Успения ровно в полдень.