Сальватор
Шрифт:
Тереза придерживалась, разумеется, того же мнения, что и ее жених. Не успел он договорить, как она накинула на плечи шаль и приготовилась выйти.
Пьер Эрбель взял ее за руку.
Как бы ни торопились мэр и кюре, необходимо было подождать три дня. За это время капитан едва не лишился рассудка.
На третий день, когда мэр ему сказал; «Именем закона объявляю вас мужем и женой», Пьер Эрбель заметил:
— Какое счастье! Если бы пришлось еще ждать, я бы сегодня же ночью пришел к ней.
Девять месяцев спустя — день в день — Тереза родила крепкого мальчонку, которого, по уговору, крестил Пьер Берто
Мы уже рассказывали, как, уступая моде той поры, молодой человек латинизировал свое имя и вместо несколько вульгарного имени апостола-отступника избрал более аристократичное — Петрус.
Однако наберитесь терпения, дорогие читатели; мы еще не закончили рассказ о его «отце-корсаре», как называл брата генерал Эрбель.
Медовый месяц капитана Эрбеля длился ровно столько, сколько существовал Амьенский мир. Мы ошибаемся: он затянулся на несколько дней дольше.
Десять историков против одного вам скажут, если, конечно, вы пожелаете к ним обратиться, как был нарушен договор 1802 года; зато только я могу вам поведать, чем закончился медовый месяц нашего достойного капитана.
Пока длился мир, все шло хорошо в семье Эрбелей. Муж обожал свою жену, нежную и тихую, будто ангел; он обожал сына и уверял — не без основания, может быть, — что это самый красивый малыш не только в Сен-Мало, но и во всей Бретани, а то и во всей Франции. Короче говоря, это был счастливейший смертный, и если бы не война, это состояние покоя длилось бы, несомненно, месяцы, годы, длилось бы, может быть, вечно, и ни одно облачко не омрачило бы его ясного небосвода.
Но со стороны Англии стала надвигаться буря. Английское правительство заключило мир вынужденный; для этого понадобилось, чтобы вступление императора Павла I в союз с Пруссией, Данией и Швецией опрокинуло кабинет министров Питта и спикер Аддингтон был назначен первым лордом казначейства. К несчастью, мир просуществовал недолго. Убийство Павла I пошатнуло это ненадежное здание. Англичане обвинили Францию в том, что она слишком медленно освобождает Рим, Неаполь и остров Эльбу. Франция обвинила Англию в том, что та вообще не уходит из Мальты и Египта.
Бонапарт, решив встретить грядущие события во всеоружии, готовил экспедицию в Сан-Доминго. Политический барометр предвещал неизбежную войну.
С того дня как эта намечавшаяся экспедиция привела все французские гавани в лихорадочное возбуждение, предшествующее обычно морским войнам, капитан Эрбель потерял покой и сон. Тихое семейное счастье не могло заглушить его жажду к приключениям: для него семейная жизнь была цветущим островком в океане, где моряк может ненадолго передохнуть, но и только. Настоящим призванием капитана была морская служба: море не давало ему покоя, тянуло его к себе, словно ревнивая любовница, и манило помимо его воли. Веселое лицо его стало печальным, он не пропускал ни одного рыбацкого судна, чтобы не расспросить экипаж, когда возобновятся военные действия. Дни напролет он просиживал на самом высоком утесе, всматриваясь в даль, где море сливалось с небом.
Тереза, на все смотревшая его глазами, вскоре заметила, как он переменился, и долго не могла
Она понимала, что рано или поздно он заговорит сам. И вот однажды ночью ее разбудили порывистые движения и громкие крики капитана.
Ему привиделось во сне сражение, и он закричал во все горло:
— Вперед! Бей англичан! Ребята, на абордаж! Да здравствует Республика!
Бой был нелегкий. Но через некоторое время он, видимо, закончился, как и для Сида, сам собою: некому стало сражаться.
Капитан, приподнявшийся было на постели, рухнул на подушку с криком:
— Спускай флаг, английская собака! Победа! Победа!
И он снова уснул мирным сном победителя.
Так несчастная Тереза узнала правду.
Сон ее как рукой сняло, и она прошептала:
— Сам того не зная, он только что объяснил мне, почему на него находит тоска. Бедный Пьер! Из любви ко мне он сидит здесь как привязанный, чувствует себя пленником в этом доме и бьется головой о решетку, словно лев в клетке… Увы, теперь я понимаю: эта тихая жизнь не для тебя, бедный мой Пьер! Тебе нужен простор, вольный воздух, бескрайнее небо над головой, море под ногами; тебе нужны великие бури и великие сражения, гнев человеческий и Божий! А я ничего не видела, не понимала, ни о чем не догадывалась: я тебя любила! Прости меня, дорогой мой Пьер!
Тереза в смертной тоске стала ждать утра, а когда рассвело, сказала как можно тверже:
— Пьер, ты здесь скучаешь!
— Я? — отозвался он.
— Да.
— Даже и не думай об этом!
— Пьер, ты никогда не лгал. Будь со мной честным и искренним, как подобает моряку.
Пьер пробормотал что-то невнятное.
— Безделье для тебя губительно, друг мой, — продолжала Тереза.
— Твоя любовь меня восхищает, — отвечал Пьер.
— Тебе пора в путь, Пьер; мы на пороге войны.
— Да, так все говорят.
— А ты, любимый мой, уже начал военные действия.
— Что ты имеешь в виду? — удивленно спросил Пьер.
Тереза рассказала, что было ночью.
— Вполне возможно, — согласился он. — Всю ночь мне снился ожесточенный бой.
— По тому, с какой страстью ты воевал, пусть во сне, я поняла, что время нашей безмятежной жизни прошло, а настоящая жизнь для тебя там, где опасность и слава, и я приняла очень важное решение, мой друг.
— Какое же?
— Помочь тебе как можно раньше выйти в море.
— Ты ангел мой, дорогая Тереза?
— О! Пьер! Провидение возложило на нас разные задачи, милый; я ждала тебя семь лет и была счастлива этим ожиданием. Ты вернулся, и два года я была самой счастливой женщиной на свете. Скоро ты снова уйдешь, Пьер, и я опять буду ждать твоего возвращения. Но теперь со мной будет наш сын, и ждать мне будет легче. Мой материнский долг — многому научить нашего дорогого сына. Я буду рассказывать ему про тебя, про твои битвы, слух о которых дойдет и до нас. Каждый день мы будем подниматься на скалу в надежде увидеть твой корабль, белеющий на горизонте. Так, дорогой, мы оба исполним долг перед Всевышним. Ты, мужчина, будешь защищать свою родину; я, женщина, стану воспитывать нашего сына, и Всевышний нас благословит.