Сальватор

Дюма Александр

— Какой великий человек!

— Какой идиот! — заметил граф Рапт. — И подумать только: такой человек, как я, вынужден обхаживать подобных людей!

— Кто следующий, Батист? — спросил секретарь.

— Господин Луи Рено, аптекарь.

Наши читатели, несомненно, помнят славного фармацевта из предместья Сен-Жак, столь ревностно помогавшего Сальватору и Жану Роберу, когда они пускали кровь Бартелеми Лелону (ему угрожал апоплексический удар, после того как Сальватор спустил его с лестницы в ночь с последнего дня масленицы на первый день Поста).

Именно из его двора, как, вероятно,

помнят читатели, двое молодых людей услыхали нежные аккорды виолончели, которые привели их к нашему другу Жюстену (мы рано или поздно встретимся с ним в укромном месте, где он прячется вместе с Миной).

— Кто такой господин Луи Рено? — спросил граф Рапт, в то время как слуга пошел за аптекарем.

XXXIII

ВОЛЬТЕРЬЯНЕЦ

Секретарь взял досье и прочел о г-не Луи Рено:

«Господин Луи Рено, фармацевт; предместье Сен-Жак; владелец двух или трех домов, в том числе дома по улице Вано, который он избрал своим местожительством и где проживают двенадцать избирателей, чьими голосами он располагает; потомственный буржуа, бывший жирондист, ненавидит самое имя Наполеона, называя его не иначе как “господин де Буонапарте ”, и не может видеть священников, называя их собирательным именем “длиннорясые”; человек, с которым нужно держаться с осторожностью, классический вольтерьянец, подписывающийся на все либеральные издания, на Вольтера, выпускаемого Туке; держит табак в табакерке с Хартией».

— Какого черта этому-то здесь понадобилось? — спросил граф Рапт.

— Узнать не удалось, — отвечал Бордье, — однако…

— Тсс! Вот он! — шепнул граф.

Аптекарь появился в дверях.

— Входите, входите, господин Рено, — любезно пригласил будущий депутат и видя, что аптекарь смиренно остановился на пороге, сам подошел к нему, взял его за руку и почти силой заставил войти.

Притянув аптекаря к себе, граф Рапт с чувством пожал ему руку.

— Слишком много чести, сударь, — смущенно пробормотал фармацевт. — Право, много чести!

— Как это «слишком много чести»?! Такие порядочные люди, как вы, — большая редкость, господин Рено. Очень приятно при встрече пожать им руку. Разве не сказал великий поэт:

Все смертные равны: различье не в рожденье А в добродетельном иль грешном повеленье. [54]

— Вы знаете этого великого поэта, не правда ли, господин Луи Рено?

— Да, господин граф, это бессмертный Аруэ де Вольтер. Но в том, что я знаю господина Аруэ де Вольтера и восхищаюсь им, нет ничего удивительного. Меня удивляет, откуда меня знаете вы.

54

Вольтер, «Магомет, или Фанатизм», I, 4. — Перевод Г. Адлера.

— Знаю ли я вас, дорогой господин Рено! — произнес граф Рапт тем же тоном, каким Дон Жуан говорит: «Дорогой господин Диманш, знаю ли я вас! Еще бы!

И давно!» — Я был очень рад, когда узнал, что вы покидаете улицу Сен-Жак, чтобы быть поближе к нам. Ведь, если не ошибаюсь, вы теперь живете на улице Вано?

— Да, сударь, — все больше изумляясь, ответил фармацевт.

— Какому обстоятельству я обязан счастьем видеть вас, дорогой господин Рено?

— Я прочел ваш циркуляр, господин граф.

Граф поклонился.

— Да, я его прочел, потом перечитал, — подчеркнул аптекарь последние слова, — и фраза, в которой вы говорите о несправедливостях, совершающихся под покровом религии, вынудила меня, несмотря на мое решительное нежелание выходить за пределы моей сферы деятельности — ведь я философ, господин граф, — прийти к вам с визитом и представить некоторые факты в поддержку вашего заявления.

— Говорите, дорогой господин Рено, и поверьте, что я буду вам как нельзя более признателен за сведения, которые вы хотите мне сообщить. Ах, дорогой господин Рено, мы живем в печальное время!

— Время лицемерия и ханжества, сударь, — тихо проговорил аптекарь, — когда властвуют длиннорясые! Вы знаете, что недавно произошло в Сент-Ашёле?

— Да, сударь, да.

— Должностные лица, маршалы у всех на виду участвовали в процессиях со свечами.

— Это прискорбно. Но я полагаю, что вы хотели со мной поговорить не о Сент-Ашёле.

— Нет, сударь, нет.

— Ну что же, поговорим о наших делах. Ведь у нас с вами дела общие, дорогой сосед. Да вы садитесь.

— Никогда, сударь!

— Как это никогда?

— Все что хотите, господин граф, только не просите меня садиться в вашем присутствии. Я слишком хорошо знаю, чем вам обязан.

— Не стану возражать. Скажите, что вас привело ко мне, но скажите как товарищу, как другу.

— Сударь! Я домовладелец и фармацевт и достойно совмещаю оба эти занятия, о чем вы, похоже, догадываетесь.

— Да, сударь, знаю.

— Я служу аптекарем вот уже тридцать лет.

— Да, понимаю: вы начали как фармацевт, и это постепенно сделало вас домовладельцем.

— От вас ничто не скроешь, сударь. Осмелюсь сказать, что вот уже тридцать лет, хотя мы пережили консульство и империю господина Буонапарте, я не видел ничего подобного, господин граф.

— Что вы имеете в виду? Вы меня пугаете, дорогой господин Рено!

— Торговля не идет. Я едва зарабатываю на жизнь, сударь!

— Чем объясняется подобный застой, особенно в вашем деле, дорогой господин Рено?

— Это больше не мое дело, господин граф, что должно вам доказать, насколько я бескорыстен в данном вопросе. Это дело моего племянника: вот уже три месяца как я передал ему свое предприятие.

— И на хороших условиях, по-родственному?

— Именно по-родственному: в рассрочку. И вот, господин граф, дело моего племянника на время приостановилось; когда я говорю «на время», я выражаю скорее надежду, нежели уверенность. Вообразите, сударь, что все стоит на месте.

— Дьявольщина! — показывая смущение, пробормотал будущий депутат. — Кто же может препятствовать торговле вашего уважаемого племянника, спрошу я вас, дорогой господин Рено? Его политические воззрения или ваши, может быть, слишком, так сказать, передовые?