Сальватор
Шрифт:
— От всей души, сударь, — отвечал избиратель, протягивая руку графу Рапту, — и вместе с ней всю признательность честного человека!
В эту минуту Батист, вызванный Бордье, появился на пороге и проводил г-на Бревера из кабинета. Выходя, тот произнес:
— Как обманывали меня насчет этого порядочного человека! До чего все у него просто, вплоть до скромного обеда.
Проводив гостя, Батист вернулся в кабинет и доложил:
— Обед подан!
— Идем обедать, Бордье, — улыбнулся г-н Рапт.
Часть четвертая
I
ГЛАВА,
Наконец настал великий день выборов: они были назначены на 17 декабря, в субботу (как видите, мы стараемся быть точными).
Мы описали вам, может быть, несколько многословно, трех посетителей графа Рапта, и вы можете составить себе представление, как проводили время правительственные кандидаты.
Дополним картину циркуляром, который позаимствуем у одного из префектов наших восьмидесяти шести департаментов. Выбирать мы не станем, а возьмем циркуляр наугад. Тот, что мы предлагаем вниманию читателей, имеет одно преимущество: он наивен. В те времена еще существовали наивные префекты.
«Его Величество, — говорилось в циркуляре, — желает, чтобы большинство членов Палаты, завершившей свою работу, были переизбраны.
Председатели избирательных коллегий являются кандидатами.
Все чиновники должны оказать поддержку королю своими действиями и своими усилиями.
Если они являются избирателями, они должны голосовать в соответствии с пожеланиями Его Величества, явствующими из его выбора председателей, а также привлечь к этому всех избирателей, на которых они способны оказать влияние.
Если они не являются избирателями, они обязаны, действуя скрытно и настойчиво, попытаться уговорить знакомых избирателей отдать голоса за председателя. Действовать иначе или даже просто бездействовать равносильно отказу в сотрудничестве с правительством, которому они должны помогать. Это означает отделение от него и отказ от исполнения своих обязанностей.
Доведите настоящие соображения до сведения своих подчиненных и т. д. и т. д.»
Что касается либеральной партии, ее оппозиция была не менее открытой, зато более действенной.
«Конституционалист», «Французский курьер» и «Дебаты» выступили единым фронтом, забыв о прежних разногласиях ради победы над общим врагом, то есть ненавистным, изжившим себя, неприемлемым кабинетом министров.
Нетрудно догадаться, что Сальватор не остался в этой великой борьбе бездеятельным.
Он повидался с руководителями не только венты и ложи, но и партии: с Лафайетом, Дюпоном (из Эра), Бенжаменом Констаном, Казимиром Перье.
Позднее, когда результаты выборов в Париже сомнений у него не вызывали, он уехал в провинцию, чтобы предпринять против
Вот чем объяснялось отсутствие Сальватора, о чем мы упомянули в одной из предыдущих глав, не называя его причины.
По возвращении он сообщил о почти единодушной поддержке, которую департаменты обещают оказать Парижу и лишь ждут решающего дня.
Семнадцатого декабря в Париже начались выборы. День прошел довольно спокойно; каждый выборщик направился в соответствующую мэрию, и ничто не предвещало грозу, разразившуюся вечером следующего, воскресного дня.
Старая поговорка гласит, что день на день не приходится.
Действительно, следующий день стал днем грома и молний. Именно в этот день всполохи, предвещавшие страшную июльскую бурю, бушевавшую три дня и три ночи, исчертили все небо.
Утром знаменитого воскресенья 18 декабря Сальватор завтракал с Фраголой: это был идиллический завтрак двух влюбленных; вдруг раздался звонок и Ролан заворчал.
Ворчание Ролана, отвечавшее дребезжанию звонка, указывало на то, что посетитель вызвал у пса недоверие.
Одним из бесчисленных проявлений застенчивости Фраголы было то, что, услышав звонок, она убегала и пряталась в своей комнате.
Вот и теперь она поднялась из-за стола, бросилась в свою комнату и скрылась за дверью.
Сальватор пошел открывать.
Человек в широком полонезе, или, иными словами, в длинном рединготе, отделанном широкими полосами меха, стоял на пороге.
— Вы комиссионер с Железной улицы? — спросил гость.
— Да, — отвечал Сальватор, пытаясь разглядеть лицо посетителя; это оказалось невозможным, поскольку гость трижды обмотал вокруг шеи полотнище коричневой шерсти, что до известной степени позволяло считать его уже в ту эпоху изобретателем наших современных кашне.
— Мне необходимо с вами поговорить, — сказал незнакомец, вошел и прикрыл за собой дверь.
— Что вам угодно? — спросил комиссионер, пытаясь проникнуть взглядом сквозь плотную ткань, закрывавшую лицо его собеседника.
— Вы один? — спросил тот, озираясь.
— Да, — подтвердил Сальватор.
— В таком случае мой маскарад ни к чему, — сказал посетитель, бесцеремонно сбрасывая полонез и разматывая огромный шарф, скрывавший его лицо.
Когда полонез был снят, а шарф размотан, Сальватор, к своему великому изумлению, узнал г-на Жакаля.
— Вы?! — вскричал он.
— Ну да, я, — с добродушнейшим видом отозвался г-н Жакаль. — А чему вы удивляетесь? Разве я не должен нанести вам визит признательности, чтобы поблагодарить за те дни, которые я благодаря вам смогу еще прожить на земле? Ибо я заявляю во всеуслышание и хотел бы повторить это целому свету, что вы выручили меня из отвратительного дела. Бр-р… Стоит мне об этом подумать, как меня мороз по коже пробирает.