Сальватор
Шрифт:
— Ничего, и буду повторять «ничего», до тех пор, пока вы будете говорить мне «вы».
— Ну хорошо, я говорю «ты».
— Этого недостаточно. Когда ты задавала свой вопрос, ты прижималась губами к моему лбу. Именно с мыслями об этом поцелуе я и спросил тебя о том, какое чувство наименее значительно и бесполезно.
— Прежде всего проси прощения за то, что ты сказал, будто я отдаю себя всем, и я отпущу тебе все грехи.
— Не возражаю, но при условии, если ты скажешь, что мыслями ты всегда со мной.
Вместо
— Послушай! — сказал Жан Робер. — Когда я тебя целую, я тебя вижу, осязаю, вдыхаю твой аромат, но я тебя не слышу, потому что наши губы сливаются в поцелуе, да ни одно слово и не способно выразить то, что я при этом испытываю. Значит, именно слух наименее важен в подобных обстоятельствах.
— Нет, нет, — сказала она. — Не произноси подобного кощунства: это чувство так же важно, как и другие, потому что помогает мне услышать твои драгоценные слова.
Госпожа де Маранд была совершенно права, утверждая, что слух — чувство не хуже других. Прибавим, что в настоящих обстоятельствах он даже выходил на первое место.
Наши влюбленные любезничали, не сводя друг с друга глаз, обменивались поцелуями и не замечали — влюбленные такие рассеянные! — что время от времени занавеска в алькове колышется словно от сквозняка, дующего из приотворенной двери.
Но для такого движения не было никакой причины, во всяком случае видимой: дверь алькова была плотно закрыта.
Только призвав на помощь зрение и заглянув за занавески, наши влюбленные увидели бы человека, который, притаившись за пологом, изо всех сил старался, но не мог сдержать судорожную дрожь, объяснявшуюся неудобным положением.
Но случилось так, что в ту минуту, как Жан Робер шестью поцелуями положил конец разговору о шести чувствах, укрывшийся между стеной и кроватью человек то ли разволновался от поцелуев, то ли не выдержал напряжения, находясь в неловком положении, и дернулся. Госпожа де Маранд вздрогнула.
Жан Робер, словно лишний раз доказывая истинность своего парадокса относительно слуха, не услышал или сделал вид, что ничего не слышит. Но, почувствовав, как вздрогнула его возлюбленная, спросил:
— Что с вами, любовь моя?
— Ты ничего не заметил? — с трепетом спросила г-жа де Маранд.
— Нет.
— Ну так прислушайся, — сказала она, повернув голову в сторону кровати.
Жан Робер прислушался. Но так ничего и не уловив, он снова взял красавицу за руки и припал к ним губами.
Поцелуй — музыка, сто поцелуев — симфония. Под сводами часовни звучали тысячи поцелуев.
Но если мысль, словно дикую птицу, легко спугнуть, как совсем недавно утверждала г-жа
Шум, заставивший молодую женщину вздрогнуть, снова достиг ее слуха; теперь она вскрикнула.
На этот раз и Жан Робер слышал подозрительный звук. Он вскочил и пошел прямо к кровати, откуда, как ему показалось, шум доносился.
В ту минуту как он потянулся к пологу, тот заколыхался. Поэт перешагнул через кровать и столкнулся лицом к лицу с г-ном Лореданом де Вальженезом.
— Вы? Здесь? — вскричал Жан Робер.
Госпожа де Маранд поднялась, не в силах сдержать дрожь. Она была потрясена, когда вслед за поэтом узнала молодого человека.
Читатели помнят, как по-отечески предостерегал г-н де Маранд свою жену по поводу монсеньера Колетти и г-на де Вальженеза. Насколько молодой поэт казался ему порядочным в вопросах любви, настолько же епископ и развратник могли, по его мнению, опорочить имя жены. Он из добрых чувств предупредил г-жу де Маранд, и молодая женщина в ответ на вопрос мужа «Вам нравится господин Лоредан?» заявила: «Он мне безразличен».
Из главы под названием «Беседа супругов» читателям также стало известно, что банкир сказал о г-не Лоредане де Вальженезе:
«Что касается успехов, похоже, ими он обязан светским женщинам. Когда же он обращается к девушкам из народа, то, несмотря на великодушное содействие, которое оказывает в этих случаях своему брату мадемуазель Сюзанна де Вальженез, молодой человек вынужден порой применять насилие».
И действительно, мы помним, какое участие принимала мадемуазель Сюзанна де Вальженез в похищении невесты Жюстена.
Нам еще предстоит убедиться в том, что услужливая сестрица помогала ему не только в похищении простых девушек.
У нее была камеристка, статная красавица — мы встречались с ней, когда она впускала Жана Робера в «голубятню» г-жи де Маранд.
Девушку звали Натали, и она была искренне предана своей хозяйке.
Когда однажды вечером г-н де Вальженез признался сестре, что влюблен в г-жу де Маранд, мадемуазель Сюзанна стала искать случай поселить у жены банкира своего человека, который смог бы в случае необходимости провести к Лидии г-на де Вальженеза.
И такой случай представился. По возвращении с вод г-жа де Маранд стала искать камеристку, и мадемуазель де Вальженез любезно предложила ей свою.
Это и была Натали.
Обычно мы не задумываемся над тем, какое огромное влияние имеет камеристка на свою хозяйку. Натали при малейшей возможности превозносила г-на де Вальженеза. Госпожа де Маранд получила эту девушку от сестры героя многочисленных любовных подвигов, а потому не удивлялась, что слышит о нем много хорошего, принимая за признательность бывшим хозяевам то, что являлось в действительности лишь умышленным подстрекательством.