Сальватор
Шрифт:
— Господина де Бедмара? — смертельно побледнев, вскрикнула Лидия.
— И что же? — продолжал г-н де Маранд. — Разве кто-нибудь когда-нибудь узнал, что это сделано ради вас или из-за вас?
— Вы убили господина де Бедмара? — повторила г-жа де Маранд.
— Да. Так вы этого не знали?
— О Боже!
— Должен вам признаться, что, перед тем как его убить, я несколько мгновений колебался. Вы знаете, а может быть, и не знаете, что у меня были основания презирать господина де Бедмара: я имел случай убедиться в том, что он вел себя не как порядочный человек. И вот мне написали (один мой итальянский корреспондент), что двадцатого ноября тысяча восемьсот двадцать четвертого года господин де Бедмар будет в Ливорно. Я вспомнил, что в Ливорно у меня есть важное дело. Я прибыл туда
— Вам? В бедро? — вскричала г-жа де Маранд.
— Да, сударыня, но, к счастью, не задела кость.
— А я даже не знала, что вы были ранены!
— К чему было вас волновать? Ведь через две недели я был совершенно здоров!
— Значит, несмотря на рану, сударь…
— …я в него прицелился… В эту самую минуту, как я вам уже сказал, я усомнился в том, что поступаю правильно: это был очень красивый человек, похожий на господина де Вальженеза. Я сказал себе: «Вполне вероятно, что у него, как и у господина де Вальженеза, есть любящая мать, заботливая сестра!» Я колебался… Стоило взять на одну линию правее или левее — я бы промахнулся и дуэль могла закончиться, ведь я был ранен. Но я вспомнил, что господин де Бедмар недостойно вел себя по отношению к одной молодой особе, что он вот так же навел пистолет на отца этой особы, который пришел требовать у него объяснений по поводу полученного оскорбления, и — негодяй! — убил старика. Тогда я прицелился ему в грудь: пуля пробила сердце, и он рухнул, не успев вскрикнуть.
— Сударь! — воскликнула г-жа де Маранд. — Вы говорите, что мой отец…
— … был убит на дуэли господином де Бедмаром, сударыня, это правда. Как видите, я имел все основания не щадить его, так же как в подобных обстоятельствах я не пожалею и господина де Вальженеза.
Он поклонился с таким же невозмутимым видом, с каким вошел, и направился к двери. Госпожа де Маранд провожала его испуганным взглядом.
— О! — вздохнула Лидия и уронила голову на подушку. — Да простит меня Господь! Но иногда мне кажется, что этот человек меня любит… и я его тоже!
XXIII
СУД ПРИСЯЖНЫХ ДЕПАРТАМЕНТА СЕНА
Когда читатели узнали из уст самого Сальватора, что тот направляется во Дворец правосудия, чтобы присутствовать на последних заседаниях по делу Сарранти, они, несомненно, поняли, что только необходимость следовать за г-ном де Марандом в спальню его жены заставила нас до времени отложить путешествие в огромный и пугающий зал Дворца правосудия, где преступник получает заслуженное наказание; впрочем, иногда в результате роковой ошибки оказывается, к сожалению, что бывает осужден и невиновный.
По углам этого огромного зала должны были бы стоять три статуи в ожидании четвертой, которая, может быть, никогда не появится, — статуи Каласа, Лабарра и Лезюрка!
Около одиннадцати часов вечера, когда король Карл X заседал в Совете, а множество экипажей с грохотом мчались по улице Артуа к особняку Марандов, подступы ко Дворцу правосудия представляли собой не менее любопытное зрелище, чем Итальянский бульвар.
И действительно, от площади Шатле, если двигаться с севера на юг, и до площади Моста Сен-Мишель, моста Менял, Бочарной улицы, моста Сен-Мишель и всех прилегавших улиц, а если идти с запада на восток, то от площади Дофины до моста Сите, набережных Часов, Дезе, Сите, Архиепископства,
В этот вечер или, вернее, этой ночью (время уже было позднее), должно было завершиться слушание по делу Сарранти, столь занимавшему (и вполне заслуженно) все умы, с тех пор как в «Монитёре» был опубликован обвинительный акт.
Поэтому читатели не удивятся, что процесс, обещавший занять достойнейшее место в анналах криминальной полиции, вызвал такую толпу вокруг Дворца, а в зале заседаний набилось гораздо больше народу, чем он мог вместить. Чтобы избежать давки, а может быть, — как знать? — и беспорядков, которые могли бы произойти вследствие такого наплыва людей, господин председатель счел необходимым заранее раздать входные билеты желающим или, по крайней мере, части из них. Даже адвокаты получили ограниченное количество таких билетов на каждый день заседаний.
Оказалось просто немыслимым удовлетворить бесчисленные запросы и тех и других: со времени опубликования обвинительного акта к господину председателю обратилось с просьбами более десяти тысяч человек. Дипломаты, члены обеих Палат, знать, судейское сословие, офицерский корпус, финансисты — все искали этой милости, однако немногим удалось ее добиться.
И вот зал заседаний был забит до отказа; зрители были тесно прижаты друг к другу и будто слились в единое целое; время от времени в дверях и коридорах раздавался жалобный крик несчастного, попавшего в давку. Публика заполнила не только балкон и многочисленные лестницы, которые вели к разнообразным входным дверям: как мы уже сказали, нескончаемая цепь непривилегированных зрителей, как гигантская змея, обвивала хвостом площадь Моста Сен-Мишель, а головой упиралась в площадь Шатле.
Несколько скамеек было отведено специально для адвокатов; однако вскоре их захватили дамы, которые не смогли разместиться на отведенных им местах за барьером, против скамьи защиты.
Слушания начались всего два дня назад, и, хотя до сих пор вина г-на Сарранти не была доказана, во Дворце поговаривали (а в толпе охотно повторяли), что вот-вот должен был вынесен приговор.
Этой минуты ожидали с нетерпением (мы, во всяком случае, говорим о тех, кто не мог присутствовать в зале заседаний); хотя было уже одиннадцать часов и в толпе пробежал слух — ложный или верный, — что получено категорическое приказание вынести приговор не откладывая, из зала суда не доходило никаких вестей, и даже самые выдержанные начинали терять терпение: жандармы, шнырявшие в толпе, не могли унять ропот.
Зато те, кто присутствовал на судебном разбирательстве, следили за ходом заседания со все возраставшим интересом; оно продолжалось уже тринадцать часов (началось заседание в десять утра), но время не притупило ни внимания одних, ни любопытства других.
Помимо интереса, который вызывал обвиняемый у каждого из зрителей, это захватывающее разбирательство становилось все более любопытным благодаря замечательному таланту председателя суда, а также энергии и прекрасной манере адвоката, защищавшего г-на Сарранти.
Председатель суда не имел себе равных. С присущим ему умом он умел привнести в серьезные и тягостные обязанности ясный и четкий анализ, говорил изящно и просто, отличался высоким благородством в соблюдении приличий и строгой беспристрастностью. Заметим попутно (пользуясь случаем и ставя себе в заслугу то, что в любых обстоятельствах проявляем ту же щепетильную беспристрастность, за которую воздаем хвалу господину председателю суда присяжных), что талант председателя, его опыт и справедливость оказывают на ход разбирательства и даже на поведение публики необычайное влияние. Трудно поверить, что один человек способен сообщить заседаниям столько величия и достоинства, а это в свою очередь придает заседаниям наших судов внушительный вид.