Салют

Юрий Яковлевич ЯКОВЛЕВ

Салют

Прохладным майским вечером отец и сын ждали салюта. Сын вскарабкался на подоконник, а отец стоял за его спиной и на всякий случай держал мальчика за лямку штанишек.

– Скоро?
– нетерпеливо спрашивал мальчик и сильнее прижимался носом к стеклу.

– Скоро, скоро, - отвечал отец и посматривал то на часы, то на небо.

– Давай

– Зачем?

– Чтобы лучше было слышно.

– И так услышим.

Отец присел на край подоконника. Неожиданно мальчик повернулся к нему и спросил:

– А у дедушки была борода?

– Нет. Он был молодым.

– Разве дедушки бывают молодыми?

– Бывают... стало быть.

– А усы?

– Что усы?

– Усы у него были?

– Кажется, были.

– И винтовка была, - произнес мальчик.

Отец удивленно посмотрел на сына и спросил:

– Кто это тебе сказал... про винтовку?

– Знаю. А патроны он тебе дарил?

– У него не было патронов, когда он уходил на войну.

– Были. Надо было попросить. Ты не просил?

Отец ответил не сразу. То ли он подыскивал слова, то ли подумал, почему и в самом деле не просил патронов. Он сказал:

– Я плохо помню. Когда дедушка уходил, я был таким, как ты.

Мальчик пропустил его объяснение мимо ушей. И снова спросил:

– А где дедушка?

– Он не вернулся с войны.

– Почему не вернулся?.. Ты напиши ему, пусть возвращается.

– Туда не ходит почта.

– А почтальоны... с толстой сумкой на ремне?

– Не ходят.

– Может быть, съездим за ним? В воскресенье?

– Туда не ходят поезда.

– Поедем на автобусе, а там пешком. Войну посмотрим.

– Войны давно нет.

– Когда дедушка вернется?

– Никогда.

– Никогда - это долго?

– Долго.

– Подождем. Правда?

– Понимаешь, какое дело, - дедушка погиб.

– Как погиб?

– Фашист выстрелил в него, и он упал. Пуля попала в сердце. Вот сюда.

Отец показал, куда попала пуля, и мальчик долго рассматривал верхний карман пиджака, где отец держал палец. Потом он спросил:

– Давно?

– Ну да. Очень давно.

–

– Он уже умер.

Отец долго не решался произнести это слово, но оно не произвело на мальчика никакого впечатления. И отец удивленно смотрел на сына, словно дожидался, когда наконец слово "умер" дойдет до его сознания. Но мальчик как ни в чем не бывало барабанил пальцами по стеклу. Потом сказал:

– Все вернулись, и дедушка вернется... попозже. Правда?

– Ничего ты не понимаешь.

– Понимаю, понимаю... Он без бороды, но патроны у него были.

– Сейчас салют начнется. Смотри.

Вдалеке громыхнули орудия, и тяжелый раскат донесся не до слуха, а ударил прямо в грудь. И сразу по темному небу с треском покатились разноцветные шаровые молнии. И в их коротком сиянии стремительно пронеслись призрачные стаи вспуганных голубей.

– Кто это стреляет?
– спросил мальчик.

– Солдаты.

– Которые вернулись?

– Разные.

– А почему звенят стекла?

– Это бьют пушки.

– С войны?

– Из пригорода.

– Нет, они бьют с войны, - стоял на своем мальчик.
– Я точно знаю. И та белая ракета тоже с войны. Ты был на войне?

– Нет, - ответил отец.
– Я же был маленьким, как ты.

– Вот ты и не знаешь, что пушки бьют с войны. Закрой глаза, лучше будет слышно. Бум! Бум! Это дедушка бьет с войны.

– Пусть будет по-твоему, - тихо сказал отец.

Но мальчик не слушал его слов.

– Дедушка потому и не вернулся, чтобы бить из пушки, когда салют. Правда?

– Правда.

В комнате было темно. И только огни ракет на несколько мгновений освещали отца и сына то зеленым, то красным, то желтым светом. Над городом гремел салют. Но отец не следил за восходом ракет. Он смотрел на маленькую фигурку, прижавшуюся к стеклу, на сплющенный нос и на широко раскрытые глаза. И отцу казалось, что глаза сына видят то, что он, взрослый человек, никогда не сможет увидеть: они видят войну, видят распаленные лица солдат и дедушку, который не вернулся с войны, чтобы бить из пушек, когда салют.