Сам о себе
Шрифт:
Едва прозвонит звонок на большую перемену, с ревом, визгом и восторгом несется и рвется из всех классов, со всех четырех этажей вниз в раздевалку и в столовую, скользя по перилам, грохоча по лестницам, прыгая через восемь ступенек, лавина «детей интеллигентных родителей». А на самом верхнем этаже, в официальной курилке, надпись углем через всю стену, надпись, как бы являющаяся лозунгом гимназии: «Вясна ядёть!!» Еще один-два урока после большой перемены, наскоро проглоченный дома обед – и я с хоккейной клюшкой и коньками в руках лихо вскакиваю на ходу в трамвай «А», который, дребезжа, спешит по бульварам к катку яхт-клуба.
Все должны обратить
Так как «дам», любительниц этого спорта, явно не хватало, то команды пополнялись подходящими подростками, более или менее приличного вида. Я был признан достойным занять место среди них, и хоккей стал для меня любимым спортом.
Из таких подростков в дальнейшем образовалась вторая команда яхт-клуба, капитаном которой я и стал. Постепенно хоккей занял у меня все свободное время и оттеснил даже любимые воскресные вылазки на Воробьевы горы. По воскресеньям происходили «календарные матчи», поэтому для лыж не оставалось времени.
Я делал быструю карьеру, играл уже иногда за первую команду, а однажды даже за сборную Москвы. Московским денди в клетчатых галифе, белоснежных особой вязки фуфайках с отложными воротниками и золотом и всякими красками расшитым гербом императорского московского речного яхт-клуба пришлось потесниться.
В других московских командах начали появляться молодые сильные игроки из молодежи фабричных районов. В спортивном клубе «Унион» в Самарском переулке оказалось много простых парней, игравших еще недавно самодельными клюшками и резиновыми мячами на своих дворах. Через два-три года Октябрьская революция дала неограниченные возможности для всей рабочей молодежи, и мы видим теперь, через пятьдесят с лишним лет, как эти возможности в спорте превратились в мировые рекорды и достижения советских спортсменов. Теперь мы воочию убедились также, какие блестящие физические данные и способности имеет наш народ.
Тогда же только отдельные, особенно упорные и способные парнишки пробивались в спортивные клубы. Членские взносы были в них очень дороги, и спортом могли вволю заниматься только состоятельные люди. Даже в семье со средним достатком, какой являлась наша семья, было трудно экипировать меня и поддерживать мои спортивные занятия. Я еле вымолил у матери те двадцать пять рублей, за которые был получен членский билет с голубой полосой и гербом яхт-клуба, дававший право участия в гребных гонках и хоккейных состязаниях, а также право раздеваться в «членской комнате»,
Правда, с галифе ничего не вышло. Мама не сумела их сама сшить, получились они нескладными и совсем не такими, как у капитана первой команды Цоппи.
И белоснежная фуфайка с отложным воротником от «Жака» «кусалась» и оказалась совершенно недосягаемой. Пришлось довольствоваться белой летней рубашкой, одетой поверх серой фуфаечки, но на рубашку пришивался все той же мамой приобретенный с великим напряжением за десять рублей роскошно расшитый герб – ИМРЯК, и все было в порядке.
Но если мне, «дитяти интеллигентных родителей», было все это достаточно трудно и сложно, то как же сложно все это было для детей рабочих и мелких служащих! Да, нежелательны были все эти «неотесанные» парнишки для самых разнообразных спортивных клубов, в особенности же для претендующего на высший трон императорского московского речного яхт-клуба.
Правда, в этом претендующем на высший аристократизм клубе, так называемым «командором» (председателем), был известный Шустов, популярный более в области производства коньяка, чем аристократического спорта.
И вот хлипким фатам в галифе и лондонских кепи пришлось потесниться даже и в этом клубе. Лучше иметь хорошего вратаря, который не пропускает ни одного мяча, вратаря, подобного тому, который играет рядом в команде дворовых мальчишек в доме Обидиных (та же Петровка, 26), чем иметь в воротах одетого в «щитки» и всевозможные доспехи от «Шанкса» и «Жака» благопристойного московского джентльмена, изысканно и эффектно пропускающего мяч за мячом в охраняемые им ворота.
Так появился в воротах яхт-клуба Кутаков (ныне актер Кольцов из театра Вахтангова). Вид его был неописуем. Но остатком клюшки он защищал ворота лучше любого профессионала. Он мне казался каким-то дворовым Гекльберри Финном. Только дохлой кошки не хватало на его клюшке. Вид его никак не гармонировал с командой яхт-клуба, а залатанные штаны вместо галифе и куски фанеры и картона вместо щитков носили совершенно экзотический характер.
Но с его появлением и появлением еще одного парня из Новогиреева яхт-клуб возвратил былую славу и бился уже вровень с еще ранее опролетаризированным и вышедшим на первое место «Унионом».
Хотя вид у меня был поприличнее, чем у Кутакова, но все же для яхт-клуба я также был явным парвеню.
Достиг я своего спортивного зенита к пятнадцати годам. Самый младший по возрасту, поэтому несколько опекаемый, подбадриваемый и балуемый старшими, я становлюсь надеждой, я играю за первую команду в хоккей, на гребных гонках я обгоняю на полкорпуса на «скифе» подпоручика Беклемишева, и мне аплодируют как заправскому чемпиону. Сам чемпион Европы Анатолий Переселенцев поздравляет меня и жмет мне руку.
Правда, не обходится без неприятностей. Ранней весной, после только что прошедшего ледохода, я на «скифе» наезжаю на прогулочную лодку, перевертываюсь, погружаюсь в ледяную воду и стремительно плыву к берегу, бросая свою лодку-скиф. Оказывается, это против правил. Нельзя оставлять лодку: надо держаться за лодку, не бросать ее и ждать, пока меня с ней не доставят на буксире к берегу. А ледяная вода? На этот вопрос мне ответа не дают и дисквалифицируют на все лето. Ну и к лучшему! Уже подоспел тот скандал, о котором я предвещал в предыдущей главе, и мои спортивные интересы, уже подорванные новыми увлечениями в жизни, скоропалительно начинают испаряться и очень скоро исчезают совершенно.