Сам о себе
Шрифт:
«Весною 1938 года Игорь Ильинский дебютировал в Малом театре в роли Хлестакова, – писал С. Н. Дурылин.
Теперь, когда кроме Хлестакова Игорь Ильинский сыграл еще три роли: Загорецкого («Горе от ума»), Счастливцева («Лес») и дьяка Гаврилу («Богдан Хмельницкий» А. Корнейчука), представляется уже несомненным, что встреча Игоря Ильинского с Малым театром является глубоко благотворной не только для самого артиста, но и для старейшего русского театра...
...Талант И. Ильинского подобен самоцвету, переходившему из рук в руки разных мастеров-гранильщиков: чем больше пробовали они на нем различные приемы гранения, тем сильнее проявлялась его природная игра...
...Выступать на подмостках Дома Щепкина в пьесе, где Щепкин утвердил навсегда реализм как основу русского театрального
С первого дебюта Ильинского в роли Хлестакова обнаружилось, что перед нами не только новый Хлестаков, но и новый Ильинский. Не было сомнений, что перед нами – зрелый художник реалистического искусства, учившийся у весьма компетентного режиссера – у самого Гоголя...»
Статья эта подводит итог моему вступлению в Малый театр.
Судьба дала мне возможность спокойно проработать в театре три года, когда разразившаяся Великая Отечественная война, стремительно обрушившаяся на советских людей, ворвалась и в жизнь советского театра.
Естественно, что у Малого театра, как и у всего советского искусства, появились новые задачи и новые насущные обязанности и заботы. Как и все советские люди, люди искусства, чем могли, помогали Советской Армии, помогали фронту.
Прежде чем перейти к событиям в жизни Малого театра и лично моим, связанным с годами Отечественной войны, я хочу рассказать еще об одной моей работе, которая была закончена перед самым началом войны.
Эта работа была для меня значительна тем, что в ней я впервые для себя столкнулся с образом современного советского положительного человека. Это была роль Саливона Чеснока в комедии А. Е. Корнейчука «В степях Украины».
Правда, до войны я сыграл еще одну классическую роль – актера Шмагу в пьесе Островского «Без вины виноватые». Но эта роль не была для меня принципиально значительной и интересной, она была главным образом ценна тем, что я сумел избежать в ней повторения Аркашки.
Критиками мой Шмага был оценен высоко, зрителями тоже. Вот, например, отрывок из одной рецензии: «Игорь Ильинский ключом к образу Шмаги выбрал его фразу: «Артист горд!» Ильинский рисует правдивую и типичную фигуру дореволюционного русского провинциального актера, опустошенного, опустившегося, всегда пьяного, но не теряющего своего достоинства, гордости загубленного жизнью неудачника, стремления отстоять свою независимость в гнусном мире «талантов и поклонников». Внешне роль Шмаги разработана Ильинским с исключительным мастерством и блеском. Играет он остро, выразительно и в то же время чрезвычайно скупо и экономно в смысле приемов воздействия на зрителей».
Роль эта, однако, не вносила чего-либо нового и неожиданного, и не была новой ступенью в моем актерском творчестве. Совершенно по-другому обстояло дело с моей работой в пьесе Корнейчука. Новые задачи сразу стали передо мной, как перед актером.
После того как пьеса была прочитана автором труппе Малого театра, мнения разделились. Многими пьеса признавалась мелкой для Малого театра, главные сомнения
Многим не нравилась, например, сцена инсценировки приезда Буденного, проделанной деревенским парнем из сельской самодеятельности, переодевшимся и загримировавшимся под Буденного. Мне как раз нравилась эта сцена, и мне казалось, что можно было бы оправдать и сделать жизненной некоторую водевильность этого положения в пьесе, когда ночью, высунувшись из окна избы, парень произносит несколько слов за Буденного.
В дальнейшем театр и режиссура обошлись без этой сцены, так как пошли по линии наименьшего сопротивления, решив остановиться на более правдивом, по мнению театра, варианте финала, купюровав эту интермедию и ограничившись приездом в село «настоящего» Буденного. Думается, что тут сыграла роль главным образом деликатность режиссуры, почувствовавшей некоторую нетактичность в чрезмерном обыгрывании фигуры всеми любимого и уважаемого маршала.
В пьесе были две главные мужские роли. Эти роли должны были, по правильному решению И. Я. Судакова, играться двумя комическими актерами. Я упоминаю про правильное решение потому, что во многих театрах роль Чеснока поручалась актерам на амплуа так называемого «социального героя» и резонера. Роль Галушки была бесспорно наиболее выигрышна в комическом отношении. Несмотря на эту выигрышность, после прочтения пьесы, когда я задумался, какую бы из этих ролей мне хотелось сыграть, мне почему-то больше по душе пришлась роль Чеснока. Но я был удивлен, когда И. Я. Судаков предложил мне играть именно эту роль. Трудно сказать, что им руководило при его решении. Я предпочитал думать, что он угадал возможность расширить мое амплуа, что он как режиссер почувствовал, что я сумею соединить юмористические, комедийные куски роли с той беззаветной преданностью Чеснока партии и «партийной линии», которая имелась в роли; сумею слить все это в единый целостный образ.
В начале работы, кстати, эти положительные черты – романтическая приподнятость, страстная беззаветность и преданность родной партии – мне не удавались и отставали от комедийных элементов в роли. Но в конечном результате именно эти качества Чеснока стали главными и решающими в образе, придали ему свежесть и новизну в актерском разрешении.
Но я не исключал предположения, что И. Я. Судаков решил вопрос распределения ролей простым практическим образом. Он хотел «занять» в пьесе двух основных комиков в театре: М. М. Климова и меня. М. М. Климову, по его положению, он поручил лучшую, первую роль комика, мне вторую. Возможно, что И. Я. Судаков искренне обрадовался тому, что я хочу играть Чеснока и не претендую на более выигрышного Галушку. Я же чувствовал ясно, что в Галушке я не сделаю для себя шага вперед. Оказалось, что М. М. Климову не понравились ни пьеса, ни роль, и Галушку стал репетировать А. И. Зражевский, разнообразный, характерный актер, который богато развернул в этой роли свой комический талант.
Он прекрасно знал и любил Украину, долго там жил, а потому роль украинца Галушки у него получилась удивительно цельной и органичной.
Саливон Чеснок – председатель колхоза «Смерть капитализму» (так записано в ремарке комедии А. Корнейчука «В степях Украины»). В самом названии колхоза уже угадывается характер его председателя – категоричный, азартный, не знающий компромиссов и полумер. Капитализму – смерть, друга Галушку, увлекшегося личным благополучием, – из сердца вон; сын пожалел, что, вступившись за батьку, обидел любимую девушку из «противного лагеря», – пусть идет со двора долой! Ничего не жаль ради принципа, ради той «партийной линии», которой служит он, Саливон Чеснок, верой и правдой всю свою жизнь. И уже с этой линии его не собьешь никакой силой.