Сама дура виновата

Хаан Ашира

— Нет, это тебе повезло, — ухмыльнулся Егор бесстыдно, сжимая мой сосок через ткань платья и бюстгальтера.

Его жадный поцелуй кружил мне голову — такой же бесстыдный, такой же непристойный, как его пальцы во мне, его рука на моей груди, моя рука — у него между ног.

И все это — в маленьком итальянском ресторанчике где-то в подвале в третьем по счету проходном дворе.

Я даже не заметила, куда мы пришли, в каком районе этот самый ресторанчик — стыдно, Дарина! А еще петербургский гид!

Но

когда я спустилась на улицу в новом платья — и подаренном белье под ним — и увидела восторженный взгляд Егора, у меня как закружилась голова, так до сих пор и не желала останавливаться.

Розовый туман заволок мне все поле зрения и куда мы там едем, куда идем, куда садимся — мне было уже все равно. Кажется, Егору немножко тоже, но он все-таки был главным, поэтому сосредоточился, довел меня до диванчика, но сел не напротив, как положено на свиданиях, а рядом. С далеко идущими планами…

Что о нас думали официанты и другие посетители — волновало мало. Меня вообще так мало волновали окружающие люди в последний раз лет в тринадцать, когда я была согласна, чтобы весь мир куда-нибудь делся и оставил меня в покое.

Горячее дыхание Егора касалось моей щеки, его пронзительный взгляд ощущался почти физически, пока что-то внутри меня высоко звенело, наполняясь воздушной легкостью и сладостью, которая вот-вот должна была прорваться плотиной.

…И все откатывалось обратно, когда официант, изо всех сил сохраняющий покер-фейс приходил, чтобы поставить перед нами тарелки с пастой.

Мы что-то заказали? Когда?

Вообще не помню.

— Смотри на меня, — снова жаркий шепот, снова пальцы, снующие внутри меня, снова ползущее с плеча платье, открывающее грудь в расшитой огнем и лепестками ткани, и сильная рука стиснула ее, пока я закусывала губы, стараясь держать глаза открытыми, еще немного, еще, еще, еще…

Егор поймал мой стон ртом, прижимая меня к себе изо всех сил, пока волны судорог разбегались по телу.

А потом медленно вытащил пальцы и облизал их, одновременно поправляя на мне платье. От этого зрелища меня догнала еще одна волна трескучего удовольствия и пришлось сжать бедра, пережидая ее.

— Так, о чем это мы? — светски спросил Егор, когда я снова смогла встретить его взгляд — все еще через розоватую пелену, но уже смогла. — Ах, да. Ты заказала пасту с лососем в сливочном соусе. Будешь? И вино.

— Буду!

С утра я так ничего и не поела, вертясь перед зеркалом то в своем огненном комплекте, то уже в платье поверх него. Не до еды! А теперь организм, расслабившийся от двух оргазмов подряд, вдруг понял, что ему чего-то не хватает.

А!

Калорий же!

Так, давайте сюда вашего лосося.

Егор вел себя прилично — ковырял спагетти в своей тарелке с отвлеченным видом и только умиленно смотрел на меня, подливая вина в бокал.

— В

общем, я всю неделю впахивал, — продолжил он с середины фразы, словно мы уже обсуждали его дела и лишь прервались ненадолго. — Три перелета, две ночные поездки на машине, куча съемок. Такое ощущение, что я часа три за все это время спал. Но, знаешь, что я никак не мог забыть?..

— Что? — спросила я, надеясь, что он скажет — «тебя».

— Эрмитаж! — объявил он. — Это же совершенно крышесносное место!

— Ээээ… Ну да, — растерянно сказала я, наматывая на вилку спагетти. — Это же Эрмитаж. Дворец.

— Да! Такой дворец! Прямо как в сказках! Такие лестницы! Такие залы! Все сверкает! Роскошь отовсюду прет! Я как рот открыл, так и забыл закрыть. Нет, реально, на половине видосов оттуда я какой-то странный, как будто меня только что скипетром отоварили и под камеру сунули.

— Ну… — я махнула в воздухе вилкой. — Он такой. Я первый раз там восемь часов бродила, потерялась во времени и пространстве. И обошла едва ли четверть второго этажа. До личных покоев даже не добралась. А зря…

— Личные покои — это где все то красное, то розовое, то зеленое?

— Будуар Марии Александровны, павильонный зал, малахитовый зал, — угадала я. Но поправилась: — Или зеленая столовая.

— Малахитовый понравился, — закивал Егор с горящими глазами. — И павлиний тоже. И кони! Ты видела там коней?

— Рыцарский зал, ага. Но я больше люблю библиотеку Николая Второго и почему-то готический кабинет. Но вообще — все люблю.

Я отодвинула пустую тарелку, вытерла пальцы салфеткой и прижалась к Егору, чувствуя биение его сердца под знакомым мне уже пушистым белым свитером.

— Я всю первую зиму в Питере провела там. Снимала тогда комнату в совсем раздолбанной коммуналке, там было ужасно шумно — я даже своих мыслей не слышала. Поэтому сбегала оттуда и до закрытия бродила по Эрмитажу. Там очень уютно — когда снаружи темнота и снег, а ты ходишь по старинному паркету, вдыхаешь особый запах: чуть-чуть лакированного дерева, чуть-чуть смеси ароматов духов, совсем немного пыли. И тепло и хорошо тебе. А вокруг — красота. На Тициане и Микеланджело отдыхают глаза, в тронном зале сердце стучит сильнее, а в греческом зале от поцелуя Психеи и Амура аж в дрожь бросает.

— Если ты бы это все мне задвинула до того, как я туда попал, я бы решил, что ты просто двинутая на культурке старая дева, — хмыкнул Егор. — Но там реально охрененно, сам не ожидал.

Он помолчал, а потом спросил, едва сдерживая широкую улыбку:

— Дарина-а-а-а… а ты знаешь, где сейчас твоя рука?

— Где? — с невинным видом спросила я.

— Где, где… — Егор положил свою руку на мои пальцы, поглаживающие его член через джинсы. — У тебя силы появились?

— А они у меня пропадали?