Сама дура виновата
Шрифт:
— Я обожаю тебя трахать! — упрямо возразил Егор.
— Такую жирную?
— Да! Такую сочную и мягкую!
— Значит ты врешь не мне, а своим подписчикам?
— Я даю им то, что они хотят!
— Нет, Егор. Ты даешь им то, что не боишься дать…
Я отошла от постели к окну, оперлась на подоконник и долго стояла, глядя в осеннюю темноту. Молчала. И Егор молчал, хотя я спиной чувствовала его напряжение.
— Что я должен сделать, чтобы ты вернулась ко мне? — спросил он, прервав слишком долгую паузу.
— Сам догадайся, не
— Я не буду рушить всю кампанию по раскрутке ради твоих капризов!
— Или маленький… — задумчиво сказала я, в оконном отражении глядя на то, как он встает, делает несколько неслышных шагов в мою сторону, но останавливается.
А потом разворачивается и идет к двери.
Я ждала скрежета отодвигаемого комода, но все равно вздрогнула всем телом, когда услышала его.
Когда дверь открылась и снова закрылась, я даже поворачиваться не стала. Просто рванула запечатанное уже на зиму окно, распахивая его, потому что запах подаренных им роз, пропитавший всю комнату, почему-то стал меня душить.
Глава тридцать девятая, в которой героиня встречается со своей истинной любовью, а мы узнаем кое-что про Элку
Как это часто бывает на многолюдных вечеринках, все давно забыли, в честь чего гульба. А кто помнил — им было уже все равно, где именинница, у них были свои развлечения.
Судя по взрывам хохота за дверью — нескучные.
Это было к лучшему — можно было запереться и всласть порыдать.
Вот такие мои тридцать лет случились — у меня все было хорошо, а потом стало очень-очень плохо. И миллион разноцветных роз и не только роз никак не помогал почувствовать себя лучше.
Проснулась я в стылой комнате — забыла закрыть окно. За ним уже занимался мрачный питерский рассвет, на телефоне не было ни одного сообщения и надежда, что все мне только приснилось, оказалась обманкой.
В коридор я вышла на цыпочках, опасаясь, что кто-то где-то еще догуливает. Но никаких признаков вечеринки, кроме безумного количества пустых бутылок на кухне, о которые я чуть не споткнулась, обнаружить не удалось.
Есть у Элки такая привычка — ловить вусмерть пьяных гостей и заставлять мыть посуду, убирать со стола и оттирать заблеванные унитазы. Они потом с утра все равно ничего не помнят, а утром зато просыпаешься не как в борделе после набега Золотой Орды, а будто девочки-институтки чаепитие с куклами проводили.
Я поставила чайник и отправилась чистить зубы и на поиски выживших.
Против удивления в ванной не было обнаружено ни одного спящего гостя, в коридоре под вешалкой тоже, а дверь в комнату Базиля так и была распахнута и там не было ни души.
Понятно — гостей выпроводили. А сами-то куда делись?
Элкина дверь была закрыта, но я на правах подруги тихонечко ее толкнула. В конце концов, что я там нового увижу? За четыре года соседства чего только не случалось…
Гм.
Ну разве что этого.
На Элкиной кровати из-под одеяла торчали четыре башки.
Собственно
Ну вот все и нашлись.
А хорошо ребята погуляли…
Так же тихо я прикрыла дверь, вернулась обратно на кухню, где как раз выключился чайник и принялась делать себе чай, время от времени по-дурацки хихикая.
Ну Элка дает…
Однажды я спросила ее, почему она тащит в постель всех подряд, а она пожала плечами и ответила, что в детстве брала в кровать все свои плюшевые игрушки, чтобы им не было скучно и они не грустили.
Я как-то не нашлась, что ответить, и на этом тема была закрыта.
Так что я просто занялась своим чаем, не заморачиваясь чужой личной жизнь. Я еще от своей-то не очухалась. Думать о чае было безопаснее, чем о Егоре.
Чай я делаю по собственному рецепту.
«Особый осенний» — для замерзающих гидов, которые все время на ногах.
Чабрец, мелисса, лаванда, листья черной смородины, имбирь, шиповник — это раз.
Кардамон, гвоздика, корица, сушеная клюква — это два.
Хороший черный чай — это три.
Два глотка сливок и ложечка меда — это четыре.
Процедить и перелить в литровую термокружку — мою верную подругу. Сверху она еще одета в вязаный «рукав» и чай в ней гарантированно не остывает несколько часов.
Самое то для долгих прогулок по городу. Потому что именно это мне сейчас было нужно больше всего. Закутаться по уши в шарф, спрятать руки в карманы куртки, вставить наушники с мяукающим голосом Эми Уайнхаус в них — и отправиться на свидание с моей настоящей любовью.
Когда живешь на набережной Мойки, даже поход в булочную уже свидание с любимым городом. И когда бежишь утром с бутербродом в зубах на работу. И когда вечером чапаешь в пуховике поверх пижамы забрать из «Озона» лампочки и зубную пасту.
Но это такое… домашнее свидание. Вроде как с живешь мужчиной мечты, но видишься с ним чаще всего на бегу, в коридоре между кухней и туалетом.
Зато когда назначаешь встречу в хорошем ресторане, готовишься, настраиваешься, идешь с замиранием сердца — и смотришь потом на него через столик тоже с замиранием сердца, думая: «Неужели это происходит со мной?» — это совсем другое дело.
Или вот как сейчас — бежишь к нему, сломя голову, забираешься на колени, утыкаешься лицом в грудь и самозабвенно рыдаешь, жалуясь на то, как тебя обидел другой.
Пусть утешает. Пусть показывает свои лучшие стороны.
Дурацкие эти мысли меня, как ни странно, отвлекли. Расшевелили, заставили поработать воображение — и отчаянная обида, которая грызла меня с вечера, куда-то делась, оставив на своем месте только грусть.
Грусть, осень, Петербург, Эми Уайнхаус — идеальная подборка. С этим можно и погулять.
Пройтись вдоль Мойки, подставляя лицо влажному ветру и любуясь домами, каждый из которых — произведение искусства.
Сосчитать мосты, коснуться пальцами гранитных парапетов, полюбоваться на темную воду.