Самая долгая ночь
Шрифт:
Звук был таким же, что и при автомобильной аварии: сначала скрежет покореженного металла, затем последний, завершающий стук — судя по всему, самолет врезался во что-то твердое. Языки пламени подобрались к баку с горючим под брюхом самолета, и в следующее мгновение «лайсендер» расцвел огромным желто-оранжево-красным цветком, который, проложив себе среди деревьев путь вверх, огромным огненным шаром устремился к небу. На какой-то миг на польдере стало светло, как днем. Затем цветок увял, и вновь воцарилась темнота, и, все, что мог разглядеть Маус, — это желтые точки.
— Вставай, —
Сжимая в правой руке «вельрод», левой он подобрал с земли «стэн». Девушка уже бежала к дальнему концу поля. Что ему оставалось? Да и каков был выбор? Броситься вдогонку за ней и деньгами или бесславно погибнуть посреди грязного поля, вдали от родного Браунсвилля и Бруклина.
К тому времени, когда они наконец добежали до неглубокой канавы на краю польдера, Река уже задыхалась от быстрого бега, и ей не хватало сил, чтобы перепрыгнуть полоску воды. Вместо этого она прошла прямо по воде и, оказавшись по другую сторону канавы, рухнула на траву, хотя и знала, что останавливаться нельзя, что нужно постоянно двигаться вперед. И все-таки ей хотя бы на пару минут требовалась передышка.
Как ни странно, с того момента, когда засада вынудила ее броситься бегом вслед за человеком, наставившим на нее пистолет, ею овладело удивительное спокойствие. Впрочем, голову она не утратила даже тогда, когда пробежала мимо Мартина, лежавшего бесформенной грудой на земле рядом с хвостом самолета.
После этого начался хаос. Мужчина вскарабкался по лестнице, и самолет неуклюже покатил по траве, в то время как обстрел с каждой минутой становился все яростнее и яростнее. Река точно знала, что с польдера самолету ни за что не взлететь. И, сунув в карман «люгер», она вскарабкалась за ним следом и заползла в нос самолета, чтобы спасти хотя бы этого человека.
Незнакомец, как и она, шлепая, прошел по воде и рухнул на землю рядом с ней. Было слышно, что он задыхается. В первый момент ей хотелось протянуть руку и потрогать его лицо, однако рассудок взял вверх. Ведь кто, как не он, нацелил на нее огромное черное дуло, такое толстое словно угорь, выловленный из вод Маркермеера. Интересно, какие мысли были у него в голове?
Она услышала, как он что-то сказал, но она не поняла, что именно. Ее английский оставлял желать лучшего. Затем незнакомец хрипло прошептал что-то на языке, который был ей знаком. Oysgeshpillt. Это был идиш. Он сказал, что выдохся, устал.
Значит, он еврей. Дни и ночи ее одиночества позади. И тогда Река решила, что он, по всей видимости, поначалу испугался и растерялся. Теперь ей понятно, почему он наставил на остальных пистолет, в том числе и на нее. Он был напуган точно так же, как всего несколько минут назад, в траве, когда отказался подобрать
— Нам нужно идти, — сказала она тихо. С другой стороны канавы до них донеслись обрывки немецкой речи. Она тотчас поднесла палец к его губам — мол, ни слова.
Однако затем смутилась и убрала палец от его губ. Вместо этого она потянула его за рукав плаща — мол, вставай, пора идти дальше, после чего сама, крадучись, начала пробираться сквозь траву. До Амстердама было еще целых восемь километров. Когда рассветет, они должны быть на трамвайной остановке, чтобы смешаться с толпой едущих на работу людей.
Река была в восторге от своего еврея и потому повела его за собой — в свою жизнь.
— Это ваша вина, — заявил Пройсс, пытаясь не выдать владевшего им раздражения. Он стоял примерно в ста шагах от горящего самолета. Пламя полыхало уже не так сильно, как в первые минуты, когда самолет только-только загорелся. Небо на востоке начинало розоветь. Скоро ему нужно будет вернуться в город. Сегодня еще одна колонна евреев прошествует от театра к вокзалу, где их будет поджидать поезд, который отвезет их всех — тысячу пятьдесят три человека — в Вестерборк.
— Неправда, — возразил Гискес.
— Это ваши люди позволили им уйти, — стоял на своем Пройсс.
— Успокойтесь. Разумеется, это были мои люди. Потому что ваших убили, разве не так?
— А это чья вина? — огрызнулся Пройсс.
— Зато за свои труды мы теперь имеем двоих, — произнес Гискес, как будто это что-то меняло.
— Да, но только мертвых, — парировал Пройсс, посмотрев на парня, лежавшего на земле в нескольких метрах от него. Его перевернули, чтобы удостовериться, что он мертв. Вот только никаких документов при нем не оказалось. Другой был прожарен до хрустящей корочки и застрял среди груды покореженного металла — останков застрявшего среди деревьев самолета. Скукоженный, почерневший труп, размером не больше ребенка.
— Четверых, если считать и моих людей, — уточнил Пройсс, пытаясь изобразить досаду и сожаление, однако не смог убедить даже себя самого. Потому что разве они его люди? Подумаешь, парочка унтершарфюреров, которых он в спешке схватил в дежурке управления на Ойтерпестраат. Он уже забыл, как их звали. Третий, молодой роттенфюрер, сумел избежать смерти, однако получил сильные ожоги рук и лица. Не иначе как Марта — мой ангел-хранитель, подумал Пройсс. Это она бережет меня от несчастий. Самолет врезался в деревья почти рядом с ним. На мгновение его даже обдало жаром, словно он снова оказался под палящим солнцем русских степей.
Три силуэта вышли на поле, проложив себе путь сквозь чахлый кустарник слева от них. Двое — люди Гискеса с автоматами через плечо, между ними — коротышка в очках. Те криво сидели у него на носу, грозя вот-вот соскользнуть с окровавленного лица. Двое, что вели его, отпустили руки пленника. Ноги тотчас согнулись под ним, словно у тряпичной куклы, и коротышка рухнул в траву.
Не обращая внимания на лежащего на траве человека, Гискес подошел к автоматчикам, и Пройсс услышал, как они что-то ему сказали. Затем абверовец вернулся к нему.