Самая коварная богиня, или Все оттенки красного
Шрифт:
Георгий Эдуардович:
– Он тебе не папа. Это раз. И два: не говори о том, в чем не разбираешься.
Вера Федоровна:
– Уж извините, я так привыкла.
Олимпиада Серафимовна:
– А в присутствии сына ты осмелела… А где Егор? Наталья, я знаю, уехала по своим коммерческим делам…
Эдик:
– Братец видел, должно быть, в окно, что я приехал, и прячется в своей комнате. Недоумок. Простите,
Вера Федоровна:
– И почему, мон шер, ты не ладишь со сводным братом?
Эдик:
– Он идеалист. Но идеалист везучий. Есть идеалисты невезучие, им не повезло с родителями, и посему приходится рано или поздно расставаться с идеалами. Или превращаться в наркоманов и алкоголиков. А нашему Егорушке повезло. Он может хоть всю жизнь забавляться за папин счет. Бродить по саду с книжкой в роли героя из поэмы Байрона и всем говорить правду в глаза. Ему же не надо приспосабливаться . Все равно накормят и напоят. Черт возьми! Неплохо живется на Руси юродивым! Или тем, кто прикидывается юродивыми.
Георгий Эдуардович:
– Егор лучше тебя.
Эдик:
– Да чем же?
Георгий Эдуардович:
– По крайней мере, он честен.
Эдик:
– Ага. А я подлец. Спасибо за любовь, папа.
Вера Федоровна:
– Эдуард! Георгий! Не ссорьтесь.
Именно в этот момент младший сын и появился на веранде.
Егор :
– Доброе утро.
Эдик:
– Что, голод сильнее принципиальности? А поклялся, что не сядешь со мной за один стол и куска хлеба в моем присутствии не преломишь, глотка воды не сделаешь. Я до сих пор помню эти слова, никогда ничего подобного раньше не слышал. Да и потом. Бред сумасшедшего.
Егор:
– Это не твой дом.
Эдик:
– Значит, не сядешь именно в моем? Тогда надо было уточнить.
Егор:
– Ты… ты плохой.
Эдик:
– Юродивый. И лечится твое юродство очень просто. Тебе надо работать.
Егор:
– А ты? Ты работаешь?!
Эдик :
– Ну, я как-то добываю средства к существованию. Самостоятельно.
Егор:
– Да ты… Ты… Ты…
Георгий Эдуардович:
– Да хватит вам уже! Вы же братья!
Егор:
– Ненавижу! И не буду есть!
Олимпиада Серафимовна:
– Да сядь ты. Чего взъелся? Брат пошутил.
Эдик:
– Ну, почти. Егор, ты очень полезен для общества. У эволюции должна быть и тупиковая ветвь. Есть же у человека аппендикс? Вот на кой он, спрашивается, нужен?
Егор:
– Это ты аппендикс! И рано или поздно ты дождешься!
Майя сидела тихо, как мышка. То, что братья ссорятся, – неудивительно. Слишком уж они разные. Главное, чтобы от слов не перешли к делу. Эдик не случайно появился в доме. Дело-то, похоже, к развязке идет. Даже чужой человек, такой, как она, Майя, чувствует, как над семьей Листовых сгущаются тучи.
Пурпурный
– Эдик, ты позавтракал? – строго посмотрел на старшего сына Георгий Эдуардович после того, как чашки опустели. Правила хорошего тона гласили, что надо сделать паузу, но, видно, хозяину дома не терпелось.
– Да, конечно. Я сыт. – Красавец отложил салфетку и встал.
Разговор все равно не клеился, Егорушка злился, Вера Федоровна заметно нервничала, остальные чувствовали напряжение, словно воздух был наполнен летающим порохом. Того и гляди, кто-то опять взорвется.
– Тогда мне хотелось бы с тобой поговорить.
– Прямо как в сериале! – усмехнулся Эдик. – Папочка-миллионер трагическим голосом заявляет своему наследнику: «Мне надо с тобой поговорить». Ничего приятного от такого разговора не жди. Что ж, папа, поговорим.
– Тогда пройдем в мой кабинет.
– Вот как? Он уже твой? А что скажет по этому поводу еще одна наша наследница?
Майя невольно сжалась. Одно только слово Эдика, и все повскакивают и закричат, показывая на нее пальцами: «Мошенница! Авантюристка!» А дальше начнется! Выгонят ее с позором, еще и в полицию заявят! Но Эдик почему-то молчал.
– С Марусей мы поговорим потом, – хмуро сказал Георгий Эдуардович. – Сначала я хочу объясниться с тобой. Окончательно.
– Ого! – Черная, словно нарисованная, бровь удивленно приподнялась. – Тон серьезный! Я готов.
– Я думаю, сейчас тебе будет не до шуток, – угрожающе сказал отец.
И оба ушли. Вера Федоровна схватилась ледяными ладонями за дрожащие щеки:
– Что же будет? Что теперь будет? А?
– Не надо так переживать, ма шер, – язвительно усмехнулась Олимпиада Серафимовна, тряхнув огромными серьгами. – Если только, говоря вашим языком, здесь не замешаны ваши альковные тайны.
При этих словах Вера Федоровна смертельно побледнела, Нелли Робертовна не выдержала и поднялась из-за стола с криком:
– Ольга Сергеевна! Что же вы стоите? Дайте ей воды! Она сейчас в обморок упадет!
– Ничего с ней не сделается, – отмахнулась Олимпиада Серафимовна. – Она крепче, чем вы думаете. А вот моему любимому внуку сейчас не поздоровится…
Кабинет
Это было любимое место художника Эдуарда Листова, здесь он проводил долгие часы за чтением и осмыслением прочитанного. Одна дверь вела в общий коридор, другая – в маленькую студию. Листов не любил больших помещений. В студии имелась стеклянная дверь, через которую можно было выйти на кольцевую веранду, а оттуда, никого не беспокоя, спуститься в сад. На зиму эта дверь обычно наглухо запиралась и утеплялась, а вот летом практически всегда оставалась распахнутой настежь.