Самая красивая женщина в городе и другие рассказы
Шрифт:
– Держи фонарик ровнее, - сказал он...
Утром у меня зазвонил телефон. То был мой приятель Монго, Гигант Вечного Торча.
– Хэнк?
– Ну?
– Ко мне Черри вчера ночью заходила.
– Ну?
– У нее был этот подписной лист. Она очень нервничала. Хотела, чтобы я его спрятал. Сказала, что Дженсен вышел на след. Я его спрятал в подвале, под пачкой набросков, которые Джимми-Карлик рисовал индийской тушью, пока не умер.
– Ты ее трахнул?
– Зачем? В ней одни кости. Эти ее ребра бы меня на ломтики располосовали, пока я бы ебся.
–
– В нем душа была.
– Да?
– Да.
Я повесил трубку...
Следующие четыре или пять номеров Раскрытая Пизда выходила с поговорками типа:
"МЫ ЛЮБИМ СВОБОДНУЮ ПРЕССУ ЛОС-АНЖЕЛЕСА", "ОХ, КАК ЖЕ МЫ ЛЮБИМ СВОБОДНУЮ ПРЕССУ ЛОС-АНЖЕЛЕСА", "ЛЮБИТЕ, ЛЮБИТЕ, ЛЮБИТЕ СВОБОДНУЮ ПРЕССУ ЛОС-АНЖЕЛЕСА".
Любить стоило. Ведь они отымели их подписной лист.
Однажды вечером Дженсен и Джо пообедали вместе. Позже Джо сказал мне, что теперь все стало "в порядке". Уж не знаю, кто кому вставил или что происходило под столом. И мне было все равно...
А вскоре я обнаружил, что у меня есть и другие читатели помимо увешанных фенечками и бородами...
В Лос-Анжелесе стоит новое Федеральное Здание - стекловысотное, модерновое и полоумное, с кафковскими сериями комнат, и в каждой занимаются своими собственными жабодрочками; все кормится со всего остального и процветает как-то тепло и неуклюже, словно червячок в яблоке. Я заплатил свои сорок пять центов за полчаса парковки, или, скорее, мне вручили квитанцию на такое время, и вошел в Федеральное Здание. Внизу там размещались фрески, которые мог бы написать Диего Ривера, если бы ампутировали девять десятых его здравого смысла, - американские моряки, индейцы, солдаты ухмыляются, себя не помня, стараются выглядить поблагороднее в своей дешевой желтизне, тошнотно-гнилостной зелени и обоссанной голубизне.
Меня вызывали в отдел кадров. Я знал, что не для повышения. Они взяли у меня письмо и усадили остывать на жесткий стульчик - на сорок пять минут. Это входит в их старую практику: у тебя в кишках говно, а у нас нет. К счастью, по прежнему своему опыту, я прочел бородавчатую вывеску и расслабился сам, представляя себе, как каждая проходящая мимо девка впишется в постель с задранными ногами или будет брать в рот. Вскоре между ног у меня возникло что-то огромное - ну, для меня огромное, - и я вынудил его смотреть в пол.
В конце концов меня вызвала очень черная, очень гибкая, хорошо одетая и приятная негритянка, с высоким классом и даже чуточкой души, чья улыбка сообщала, что она знает: сейчас меня выебут, - но помимо этого намекала, что и она сама не будет против подкинуть мне дырочку подглядеть. Мне стало легче. Не то, чтобы это имело значение.
И я вошел.
– Садитесь.
Мужик за столом. Все то же самое говно. Я сел.
– Мистер Буковски?
– Ну.
Он назвался. Меня это не заинтересовало.
Он откинулся на спинку кресла на колесиках, уставился на меня.
Я уверен, он ожидал увидеть кого-то помоложе и посимпатичнее, поцветистее, поинтеллигентнее на вид, повероломнее... Я же был просто стар, утомлен, незаинтересован,
– Мистер Буковски?
– Ну?
– Гм... Э-э... у нас есть один информатор...
– Ну? Продолжайте.
– ...который написал нам, что вы не женаты на матери своего ребенка.
Я вообразил его тогда за украшением новогодней елки со стаканом в руке.
– Это правда. Я не женат на матери моего ребенка возрастом четыре года.
– Вы платите алименты?
– Да.
– Сколько?
– Этого я вам не скажу.
Он снова откинулся.
– Вы должны понимать, что те из нас, кто состоит на службе правительства, должны поддерживать определенные стандарты.
Не чувствуя себя ни в чем виноватым, я не ответил.
Сидел и ждал.
О, где же вы, мальчики? Кафка, где ты? Лорка, застреленный на грязном проселке, где ты? Хемингуэй, утверждавший, что у него на хвосте ЦРУ, и никто ему не верил, кроме меня...
Тогда пожилая, солидная, хорошо отдохнувшая, никогда не дергавшая свеклу серость повернулась, сунулась в маленький и хорошо отлакированный шкафчик у себя за спиной и вытащила шесть или семь экземпляров Раскрытой Пизды.
Он швырнул их на стол, будто вонючие обсифованные и изнасилованные какашки.
Постукал по ним одной не собиравшей лимонов рукой.
– Нас подвели к мысли, что ВЫ являетесь автором вот этих колонок Заметок Грязного Старика.
– Ну.
– Что вы можете сказать по поводу этих колонок?
– Ничего.
– И вы называете это писательством?
– Лучше у меня не получается.
– Что ж, я обеспечиваю сейчас двух сыновей, которые начали заниматься журналистикой в лучшем из колледжей, и я НАДЕЮСЬ...
Он постучал по листкам, по этим вонючим сраным листам тыльной стороной своей окольцованной, не знавшей фабрик и тюрем рукой и закончил:
– ...Я надеюсь, мои сыновья никогда не станут писать так, как ВЫ!
– У них не получится, - заверил его я.
– Мистер Буковски, наше собеседование окончено.
– Ага, - сказал я. Зажег сигару, встал, поскреб себя по пивному брюху и вышел.
Второе собеседование случилось раньше, чем я ожидал. Я прилежно - как же еще?
– трудился над выполнением одного из своих важных малоквалифицированных заданий, когда громкоговоритель бухнул:
– Генри Чарлз Буковски, явиться в кабинет Начальника Смены!