Самая лучшая месть
Шрифт:
Я ждал, раздумывая о том, к чему этот урок географии.
— Как она умерла? Упала. Свалилась со скалы. Однажды вечером отправилась на велосипеде по дороге в Хану. Дорога проходит через скалы, и Джонс каким-то образом сорвалась, упала на камни и разбилась насмерть. Ударилась головой.
Я так и не понял необходимость урока географии и уже собрался спросить Кельду, когда она заговорила:
— На окраине Пауи, на склоне холма над Тихим океаном, есть чудесное старое кладбище. Тихое местечко на границе полей сахарного тростника. Несколько могил, с десяток крестов. Там ее и похоронили. В той части Мауи ветры дуют почти все время; с океана как бы исходит постоянная мощная сила. Это не какой-то бриз, а самый настоящий ветер. Через несколько лет после ее смерти, уже закончив Академию ФБР и вернувшись в Денвер, я отправилась
Знаете, меня это все тронуло. Кладбище, скалы, океан, ветер. Ветер напоминал Джонс. Своей силой. Своей энергией. С тех пор каждый раз, вспоминая Джонс, я чувствую, как ветер гладит кожу. Для меня это как бы знак того, что она пришла, что она смотрит на меня.
— Вы летали на Гавайи попрощаться?
Едва спросив, я уже пожалел о своей импульсивности. Мой вопрос предопределил ее ответ.
— Да. Попрощаться. Попросить прощения. И удостовериться, что она лежит там, где надо.
— И как? Она лежит там, где надо?
Кельда кивнула.
— Да, да, да, — прошептала она.
— Вы упомянули, что летали на Мауи попросить прощения?
— Да. За то, что не писала, не звонила, не была ей настоящим другом, за то, что не смогла быть рядом, когда она отправилась на ту велосипедную прогулку.
— Я не совсем понял последнее. Вы хотели попросить прощения за то, что не были рядом, когда она отправилась на велосипедную прогулку?
— Вы бы знали Джонс. Если бы я находилась в Денвере, когда она решила переехать на Гавайи, она обязательно попросила бы меня отправиться туда с ней. А если бы я отказалась, Джонс бы тоже не поехала. Она боялась. У нее была фобия, невроз страха. Страхи во многом определяли ее жизнь. Джонс боялась высоты, боялась огня, боялась громких звуков. Все время тревожилась из-за того, что кто-то может проникнуть в ее квартиру. Даже в Денвере замков у нее было не сосчитать, столько я ни у кого не видела. То же и с электричеством — она постоянно проверяла электропроводку, электроприборы, опасалась короткого замыкания. Я не раз видела, как она ходила по комнатам и обнюхивала розетки, полагая, что учует запах дыма. А молнии! Господи, летом я не могла ходить с ней по улицам, если на горизонте висело хоть одно облачко. Однажды Джонс сказала, что, если бы не эти страхи и не пара лишних веснушек, она была бы образцом совершенства. Не думаю, что она сказала это из самодовольства. Нет. По-моему, Джонс давала понять, что на каком-то уровне чувствует себя ущербной и несчастной из-за своих страхов.
Ниточек в этой истории было много, и за какую из них потянуть, я не знал и положился на удачу.
— Пусть ваша подруга боялась летать, однако ж ей хватило смелости сесть на самолет до Гавайев и отправиться в совершенно незнакомое место. Одной. Так?
— Да, так.
— Это вас не удивило?
— Меня многое удивило. Все. Джонс не была независимым человеком. Иногда я думала, что ее поведение, манеры рассчитаны на то, чтобы притягивать людей, привлекать все новых знакомых, чтобы рядом все время кто-то был. Люди быстро уставали от ее страхов и уходили. Из-за одних страхов она не могла делать это, из-за других не желала делать то. И так всегда. С ней постоянно что-то происходило. Она быстро заводила друзей и так же быстро их теряла. Мужчины влюблялись в нее мгновенно, но не задерживались. — Кельда покачала головой. — Рядом с ней все сгорало. Собрать вещи и улететь в незнакомое место, где ее не ждут? Это не Джонс. Страх был ее якорем. Он удерживал ее на месте, придавал ее жизни своеобразную стабильность. И я совершенно уверена, что она никуда бы не уехала, если бы я осталась в Денвере, а не отправилась в Австралию. Я бы ее отговорила.
— Вы бы ее отговорили?
— Да. Звучит смешно, верно? Я бы не стала ее разубеждать. Я не это имею в виду. Я бы просто показала ей альтернативы и помогла бы понять, что ждет ее там, с чем ей придется столкнуться. Вот и все.
— Вы сыграли бы на ее страхах?
— Да.
— Вы сожалеете о том, что вас не оказалось рядом с Джонс, когда она отправилась на ту велосипедную прогулку. Поясните.
— Джонс боролась со своими страхами и никогда не пряталась от них. Она не принимала их пассивно. Думала,
— То есть могла слишком близко подойти к краю обрыва?
— Совершенно верно. Она могла слишком близко подойти к краю обрыва. Будь я там, я бы сказала: «Люди, боящиеся высоты, не подходят так близко к обрыву. Это небезопасно. Ты должна остановиться». В этом отношении она, как говорится, была без тормозов. В ней не было естественного страха. Оказавшись на обрыве, Джонс убедила бы себя подойти к самому краю, ощутить под собой пустоту — так, по ее мнению, сражаются со страхом; так, по ее мнению, поступили бы другие. Нормальные люди. Я часто представляю последние секунды ее жизни. Как она идет к обрыву. Как стоит на краю, подставив лицо ветру. Мне кажется, что из-за ветра она и погибла. Подалась ему навстречу, положилась на его силу, уверила себя, что ветер удержит. Может быть, раскинула руки, как птица, и наклонилась, чтобы увидеть камни и воду внизу. Сердце колотится, тело парализовано страхом, но она толкает себя, заставляет не отступать. И как мне кажется… — Кельда порывисто выдохнула. — Мне кажется, что ветер потерял силу, спал, взял паузу, как иногда бывает. И в то мгновение, когда он перестал ее поддерживать, она потеряла равновесие и упала.
— И вы думаете, что если бы были там, то предупредили бы ее, сказали, что она зашла слишком далеко, что ей нужно отступить? Я правильно вас понял?
— Да. Я предупредила бы ее. Мне и раньше приходилось этим заниматься. Я считала это своей обязанностью.
— И вы думаете, что тогда ничего бы не случилось?
Кельда промолчала.
— По-вашему, разумно брать на себя ответственность за то, что ваша подруга свалилась с обрыва?
— Разумно? Боже, конечно, нет. Но вы ведь хотели поговорить о моей боли, правильно? Так вот, боли впервые появились в тот период, когда Джонс перебралась на Мауи. Может быть, даже в ту же самую неделю. Я, конечно, не знала, что она уехала из Денвера, но…
— То есть вы предполагаете существование связи между решением Джонс и началом болей?
— Неужели вы позволите мне уйти, не позволив рассмотреть такую возможность? — немного насмешливо спросила Кельда.
Я улыбнулся.
— Вы не хотите спросить, обращалась ли Джонс за помощью? За профессиональной помощью?
Я кивнул, хотя думал совсем о другом. Мне представлялось, что Кельда так по-настоящему и не осознала глубины и остроты проблемы своей подруги. Судя по описанию, дело было не просто в довольно необычной структуре множественных фобий — за ними явственно проступала паранойя. Если бы Джонс была моей пациенткой, я бы настроил свои антенны на те частоты, которые наиболее чувствительны к комплексному проявлению посттравматического стресса.
— У вашей подруги были серьезные проблемы.
Кельда не мигая смотрела на меня.
— Страхи определенно были ее проблемой.
— Не просто страхи. То, как она отреагировала на ваш отъезд в Австралию. Думаю, с ней происходило что-то еще. Скажите, вы замечали, что ее тревожили вещи, по сути своей не представляющие опасности?
— То есть? Я не совсем понимаю.
— То, о чем вы рассказали — ее страхах перед огнем, самолетами, боязнь электричества, молний, — это все преувеличенная реакция на потенциально опасные повседневные вещи и явления. Я же хочу знать, боялась ли она того, что в обычных условиях не считается потенциально опасным.
— Вы говорите о паранойе? О страхе преследования? Такого рода вещи?
— Верно, — сказал я, благодарный Кельде за то, что последний шаг она сделала сама.
— Ну… иногда ей казалось, что люди не понимают ее, что они пытаются… навредить ей. Было несколько человек, которым она не доверяла, в компании которых не хотела находиться. Ну и все такое.
Я ждал, посылая ей мысленный импульс. «Продолжай. Продолжай».
— Но такое случалось не часто. В основном она сталкивалась с теми страхами, с которыми встречаемся мы все. С обычными страхами.