Самая настоящая Золушка

Субботина Айя

— Да, Кир. — Я прижигаю взглядом ее губы. Сейчас красные, как переспевшие вишни, с двумя капельками крови. Именно такая она кажется очень знакомой и близкой. Я не могу понять ее снаружи, но внутри у нее та же кровь, что и у меня. — Ты говоришь мне «да». Сейчас.

Замарашка шепчет «да, да, да, всегда да…» пока я, подыхая внутри, слизываю кровь с ее губ.

Все это плохо кончится.

Глава семнадцатая:

Катя

Наше время

Я верю ему.

Не знаю почему, но какая-то часть меня в эту минуту смотрит на крепкий затылок Кирилла и уверенно говорит: «Этот человек не делал тебе больно, никогда, и не смог бы соврать».

Не знаю, говорят ли это отголоски пока забытых воспоминаний или вездесущая интуиция, которая никогда меня не подводила, но я испытываю странное облегчение. Тот человек… Отец… Сказал, что это Кирилл столкнул меня с лестницы, но я не верю. Только не Кирилл. Он не такой. Даже если в очень многом странный и непредсказуемый, и японскую головоломку разгадать проще, чем его настроение, Кирилл бы никогда не сделал мне больно.

Я бы не вышла замуж за человека, которому не смогла бы доверить свои ночные кошмары.

Но… Почему я упала? Просто несчастный случай?

«Да, конечно, дурочка, это был просто несчастный случай. В темноте никого нет, никто не охотится за тобой по ночам, а если бы и охотился…»

Я вижу, что мой Принц немного поворачивает голову, и задерживаю дыхание, любуясь его острым профилем и совсем не идеальными чертами лица. Он — единственный мужчина, которого я люблю. И это чувство похоже на одержимость. Разве можно любить воздух только за то, что он внутри меня — и маленькие его частички носятся по венам в обнимку с красными кровяными тельцами? Как любить солнце за то, что оно встает на востоке?

Дверь в палату открывается: Кирилл быстро поднимается и становится рядом с моей кроватью.

— О, вы оба здесь, — улыбается мой лечащий врач. — Очень хорошо.

— Я могу забрать жену уже сегодня? — интересуется Кирилл. Я знаю, что вот эти сухие ноты — интерес, хоть простому человеку показалось бы, что он вообще ничего не чувствует.

Откуда-то мне тоже все это известно.

— Нет, Катерине лучше провести ночь в больницу. Но у меня хорошие новости. Поздравляю, — у доктора абсолютно широкая, словно у клоуна, улыбка, — у вас будет ребенок.

У меня странные противоречивые чувства внутри: с одной стороны, я понимаю, что должна радоваться этой новости, ведь, несмотря на вычеркнутый из памяти весь прошлый год, я замужем за мужчиной своей мечты. Поэтому ребенок, даже в мои годы — это наше одно на двоих счастье.

Но я не знаю, долгожданное ли оно, запланированное или спонтанное. Я не знаю, знала ли я об этой беременности, а если знала — почему ничего не сказала Кириллу? Ведь, глядя на его лицо, мне кажется, что даже я, напрочь забыв весь наш брак, не выглядела такой ошарашенной, как он.

— Срок? — уточняет Кирилл, а я непроизвольно подтягиваю одело к груди, таким опасным вдруг звучит его голос, хоть не поднялся ни на октаву.

— Примерно пять-шесть недель, нужно сделать УЗИ для более точного результата, а заодно проверить, как протекает беременность и не повлияло ли падение на состояние плода.

— Доктор, это абсолютно точно? —

продолжает допрос Кирилл и на три шага отступает от моей постели. — Есть какая-то вероятность, что ваши тесты ошибаются?

Абрамов озадаченно морщится и, чтобы вытянуть паузу, начинает очень педантично поправлять очки. Пока, наконец, Кирилл не повторяет вопрос, теперь уже откровенно грубо и жестко. Как будто… как будто он хочет, чтобы у него появился повод избавиться от беременности не медицинским способом.

— Боюсь, что анализы крови намного более точны, чем обычные домашние тесты. — Я чувствую, что доктор нарочно выбирает самую обтекаемую формулировку. — Но всегда существует некоторая вероятность ошибки или, например, внематочной беременности. Поэтому, если Катерина хорошо себя чувствует, я бы предложил прямо сейчас отправиться на ультразвук и одним махом избавиться от всех сомнений.

Они оба смотрят на меня: доктор с виноватым видом, как будто только сейчас начинает понимать, что наговорил лишнего, а Кирилл с холодным, как могильная плита, бездушным лицом.

Мороз ползет по коже от этого взгляда, но я до последнего не отвожу взгляд.

И в голове, словно заевшая пластинка, мелькает только одна мысль: «А что, если Морозов был прав — и муж действительно столкнул меня с лестницы, потому что… узнал о ребенке не сегодня, а еще вчера?»

— Она пойдет на УЗИ, Абрамов, — за меня хлестко расписывается Кирилл и, несмотря на мои протесты, сдергивает покрывало прямо на пол. — Или я ее отнесу.

— У нас есть кресла-каталки, так будет…

Доктор не успевает закончить, потому что Кирилл действительно берет меня на руки: легко, хоть он кажется довольно худощавым для своего роста.

— Хорошо, конечно, — торопливо отступая к двери, перебирает слова доктор, — так действительно будет быстрее.

Мы идем по коридору — и с каждым шагом я все больше понимаю, что какие бы ужасы не говорил вчера Морозов, он может быть прав. Я видела Кирилла таким абсолютно «глухим» лишь раз — в тот день, когда он сунул мне деньги за хлопоты с детьми. Для меня теперешней это было всего несколько дней назад, но даже сейчас мне кажется, что я не должна была брать подачку.

В кабинете УЗИ я лежу на кушетке, боясь пошевелиться, и послушно исполняю все советы молодой симпатичной женщины: не бояться и не пищать, если проводящий гель будет немного прохладным. Мне все равно, даже если бы она приложила к животу кусок льда. Кирилл подпирает плечом стену, но это не расслабленная поза хозяина жизни и не усталость.

Он натянут как струна.

Он в бешенстве.

Доктор очень долго водит прибором по моему животу, как будто хочет рассмотреть, какими у младенца будут зубы и на кого он будет похож. И с каждой секундой тревога откусывает от меня кусок за куском.

— С плодом все в порядке, — наконец, сообщает она и тепло мне улыбается. — Нет никаких нарушений или патологий, по крайней мере тех, которые можно выявить на вашем сроке. Размер соответствует шести неделям.

Я поворачиваю голову в сторону Кирилла, ищу его поддержку, хоть на самом деле надеюсь увидеть улыбку и радость или хоть что-нибудь, что вытравит из моей головы голос сомнения.