Самая шикарная свадьба
Шрифт:
– Беру пример с вас, уважаемая Марья Лексевна. Давеча прочитал ваш роман. Он потряс меня своей откровенностью! Только так и надо писать!
– Ты что, купил мой последний роман?
– Нет, Люба отдала мне все твои авторские экземпляры, сказала, мол, встретитесь, отдай их Корытниковой, и еще просила тебя поторопиться с новым романом, сказала, что ты совсем обнаглела – уже больше двух месяцев пишешь!
Какая бесцеремонность со стороны Любочки! Это ж надо было отдать мои книжки Кронскому! Это она нарочно! Сводница проклятая!
– Марусь, нет, правда, мне очень понравилась твоя книга!
– Ничего, что я там
– Нет, мне даже лестно! – весело проговорил он. Кронский оказался единственным человеком, не считая Пульки, кому мой роман понравился и кто на меня не держал обиды. Нет, все-таки только он способен понять меня до конца. – Марусь, я заеду сегодня, завезу тебе книжки?
«Ни в коем случае!» – в панике подумала я, но ответила почему-то:
– Ладно, заезжай.
– А можно я себе экземпляр оставлю?
– Конечно, жалко, что ли!
Черт! И зачем я согласилась! Какой же я иногда бываю дурой! Это ведь очередная уловка! Книги – только предлог! Но ничего другого не оставалось, как оторвать зад от стула и привести себя в порядок.
Через сорок минут «Лучший человек нашего времени» стоял передо мной в светло-бежевом костюме, который, как обычно, сидел на нем безупречно; высокий, с зачесанными назад вьющимися светло-русыми волосами, соболиными, почти черными бровями… Одним словом, у меня снова как-то поплыло все перед глазами…
– Здравствуй, моя «Уходящая осень», – проговорил хрипловатым голосом и тут же весело спросил: – Где это ты так загорела? На море, что ль, была? А-а… Понимаю, наверное, там за тобой кто-нибудь начал ухаживать, а твой Отелло не смог этого пережить, и вы с ним разругались! Так дело было?
Кронский, вручив мне огромный букет мелких розовых гвоздик, прошел на кухню, вытащил из спортивной сумки книжки, бутылку ликера какого-то неестественно синего цвета, который мы уже пили с ним однажды, банку черной икры, сырокопченую колбасу, нарезку красной рыбы, банку малосольных огурцов, конфеты, виноград, персики, батон хлеба и черную бархатную коробочку.
– Зачем это ты? – растерявшись, спросила я.
– Затем, что ты вечно забываешь зайти в магазин и у тебя всегда пустой холодильник.
– А это что? – я указала на бархатную коробочку и неожиданно воскликнула, решив, что Кронский надумал сделать мне официальное предложение: – Нет, нет, нет! Убери это немедленно!
– Почему? – удивился он. – Ты хоть посмотри.
Я открыла и увидела в прорези бархата золотой ободок… «Точно, кольцо!» – испугалась я, но это оказалась юбилейная монета, изготовленная в честь двухсотлетия А.С. Пушкина.
– Ха! Ха! Ха! А испугалась-то! Думала, кольцо! – заливался Кронский.
– Не удивлюсь, что настоящее кольцо лежит у тебя в кармане, – самонадеянно проговорила я, – а это просто проверка.
– Откуда ты знаешь? – наивно спросил он, но тут же опомнился: – Тьфу ты! Пошли выпьем и мой текст просмотрим, если ты, конечно, не против.
И мы до глубокой ночи работали над началом любовного романа «Лучшего человека нашего времени». Спорили до посинения из-за первых двух абзацев, потом переругались насчет любовных сцен и в конце концов сошлись на том, что имя героини останется прежним, как, впрочем, и два первых абзаца, а подробные эпизоды близости героев Алексей согласился подкорректировать и урезать.
Он уехал от меня около полуночи, и надо
– Марусь, можно я как-нибудь к тебе еще заеду? Это ведь мой первый любовный роман. Поможешь?
– Конечно, жалко, что ли! – ответила я, окончательно потеряв бдительность и воспринимая Кронского как друга.
Это его «как-нибудь» произошло буквально на следующий день. И мы снова просидели до ночи над началом его романа – любовные сцены он урезал, но не подкорректировал. Мы снова спорили и ругались – кончилось все тем, что Кронский пообещал приехать завтра ко мне с отредактированным текстом.
Теперь «Лучший человек нашего времени» приезжал ко мне каждый день, и мы вместе работали над его романом.
Сначала я все думала о Власе, меня мучили угрызения совести: «Нехорошо встречаться с Кронским даже по делу. Ведь люблю-то я Власа». Я все размышляла над причиной нашего с ним разрыва… Постепенно образы Алексея и Власа начали перемешиваться в моей голове – я сравнивала их, сопоставляя их душевные качества, и в конце концов нарисовала для себя идеальный образ мужчины, за которого бы не раздумывая вышла замуж: «Если бы в Алексее была та порядочность, верность и немного серьезности Власа, я тут же связала бы с ним свою жизнь. В то же время, если б Влас не был таким зацикленным, пунктуальным и придирчивым, если б ему прибавить капельку легкомысленности и веселости Алексея и если б он понимал меня так же, как «Лучший человек нашего времени» – не обращал внимания на мои плакатики, не бесился из-за того, что я загибаю страницы в книжках, иногда разбрасываю свои вещи и по рассеянности тушу окурки в горшках с его любимыми хамеропсами, я бы тоже думать особо не стала и сочеталась бы с ним законным браком».
Дня через два мысли о Власе посещали мою голову совсем редко, да и то словно по ошибке: будто мысль о нем шла куда-то по своим делам по длинному коридору с множеством кабинетов, где один из них представляла моя голова. «Дай, – думает мысль, – зайду», и тут же вылетает – нет, мол, ошиблась дверью, и дальше почесала.
К концу третьего дня мозг мой выгнал все и вся, на какое-то время оставаясь совсем пустым, после чего «двери» его были открыты только для «Лучшего человека нашего времени» – более того, Кронский переехал туда, словно в новую квартиру со всеми своими «манатками» – достоинствами и недостатками.
Надо сказать, что где-то в глубине души я понимала, что это неправильно и что я снова поступаю глупо. Для того чтобы проветрить голову и выгнать оттуда навязчивые мысли и «наглых квартиросъемщиков», в пятницу, после маминого звонка, которая пришла в ужас от известия о моей развалившейся свадьбе и долго по этому поводу возмущалась, обвиняя сначала меня, потом несостоявшегося жениха и старую склочницу Олимпиаду Ефремовну (в тот момент, когда моя родительница перешла к обвинениям в адрес Мисс Бесконечности, нас разъединили), я решила навестить окончательно утонувшую в любви восьмидесятивосьмилетнюю «Джульетту», которая совсем перестала мне звонить, видимо, всецело поглощенная подготовкой к бракосочетанию – когда я звонила ей сама, она говорила всегда приблизительно одно и то же.