Самая срочная служба

Серегин Михаил Георгиевич

Когда Простаков садился в командирский «уазик», за рулем запряжен прапорщик Евздрихин, его обуяла обыкновенная человеческая гордость. Он даже посматривал по сторонам в тот момент, когда открывал дверцу машины, на манер счастливых обладателей новых автомобилей, которые всякий раз, когда садятся за руль, оглядываются вокруг, ловя взгляды завистливых прохожих: вот он, мол, какой – садится в новую машину. Здесь Леха тоже вот он какой – садится в новом камуфляже и классной высокой кепке в машину комбата, и его, рядового, повезет прапорщик.

Но

еще больше происходящему удивился уроженец Сибири, когда комбат быстро спустился следом за ним и сел в машину на переднее сиденье, предложив Простакову залезть в обоз, назад. Леха, разместившийся уже было впереди, рядом с прапорщиком, спокойно ему подчинился. Он ничего, и сзади проедет. Это же какая честь ему оказывается: за рулем Евздрихин, штурман у него комбат.

Забавляя себя такими мыслями, Простаков расправил, насколько мог, свои кости на заднем сиденье и, немного балдея, позволил себя везти в любом направлении. Он ожидал того, что машина выедет на трассу и возьмет курс на Самару, но через несколько минут он с удивлением начал замечать, что едут они по проселочной дороге, той самой, по которой вчера им пришлось бежать.

Ничего, пусть туда же, на то же стрельбище. Он и там еще раз выстрелит. Он будет попадать во все, что стоит и движется, и за это ему дадут медаль.

Витая в облаках, Леха спокойно доехал до стрельбища. Машина остановилась. Комбат выпрыгнул первым и пошел к какой-то черной «Волге», рядом с которой стояло трое офицеров. Он подошел, отдал честь.

Леха сглотнул слюну:

«Ага, если комбат кому-то честь отдает, значит, здесь начальство повыше. Понятное дело, мероприятие, видать, хоть и плановое, но каждому хочется себя показать, а также и людей своих».

Когда Простаков вылез из машины и его голова начала возвышаться над крышей «уазика», офицеры посмотрели на здорового солдата, потом снова вернулись к своим разговорам. Леха заметил, что в тенечке – а день, как и вчера, выдался ясным, а это значит, что к полудню разжарит так, что хоть без трусов бегай, – уже сидело четверо солдат. У каждого здоровый цвет лица, и вряд ли кто-то может похвастаться пристрастием к алкоголю, табаку или, того хуже, наркоте.

Подходя ближе к солдатам, он заулыбался и громогласно спросил:

– Че, пострелять, что ль, мужики, приехали?

Те не рискнули послать подальше такого здорового и молча закивали головами, а потом каждому еще пришлось пожать здоровую Лехину лапу. Простаков, не будь дураком, прикладывал чуть больше силы к рукопожатию. Каждому казалось, что сейчас все их кости в руке расплющатся, и солдатики, один за другим, кто цыкал от боли, кто повторял: «Здоров, здоров», превозмогая боль, а один промолчал, и рука его оказалась хоть и маленькой, но неожиданно для Лехи твердой. А последний, сидящий к солдатам полубоком и одетый, против остальных, в парадную форму одежды, как-то нехотя подал руку Алексею, а во время рукопожатия взвизгнул и дернулся назад, взглянув на Простакова.

Леха

нахмурился. На него глядели черные глазки, даже очень цепкие. Но косые! Левый глаз постоянно куда-то хотел убежать, потом к нему присоединялся второй. И Леха сомневался вообще, во-первых, куда он смотрит, а во-вторых, видит ли ясно солдат его лицо. Но, не подав вида, Алексей кивнул головой и ему. Тут к солдатам подошел генерал.

Целый генерал, с двумя большими звездочками на каждом погоне. Это получается аж генерал-лейтенант.

– Что случилось, Николай? – спросил он у солдата в парадке.

– Ничего, все нормально, – как-то мягко, по-женски, ответил солдатик и еще дальше отодвинулся по длинному снарядному ящику, на котором сидел, не забывая при этом перемещать и толстую газетку, которая была под попой.

– Хорошо, хорошо, не волнуйся, – генерал похлопал по плечу солдата, после чего офицеры, следующие за ним, также приветливо заулыбались парню, потом снова отошли к черной «Волге» разговаривать о чем-то.

Единственный, кто заметил неприветливый жест, так это Простаков, потому как жест этот ему адресовал сам Стойлохряков, сжимая свою пятерню в здоровый кулак, и хоть он не поднимал своей ручищи и не подносил к Лехиному носу, тот понял, что невзначай переборщил.

«Ну, соревнование есть соревнование», – размышлял Леха, плюхаясь на освободившееся место, после того как косоглазый отодвинулся в сторону.

– Что-то «гена» о тебе печется, – Леха толкнул в бок небольшого щуплого солдатика в парадной форме так, что тот покачнулся.

– Да куда ему деваться, – сказал тот вяло и плавно, – деваться ему некуда.

Разговор не клеился. Каждый думал о своем, настраиваясь на будущие стрельбы.

Леха не выдержал:

– Слушай, ты тоже стрелять?

Все-таки он ну не мог поверить, что человек, у которого глаза прыгают туда-сюда, может еще и во что-то попадать.

– Ага, – вяло согласился солдатик, которого генерал назвал Николаем.

Офицеры еще разговаривали несколько минут, потом все увидели, как старший лейтенант Кобзев достал из багажника черной «Волги» два автомата и начал готовить место для стрельб.

Вызвали первую пару. Простаков в нее не попал. Первые два соперника залегли. На этот раз количество патронов в рожке было увеличено вдвое, но предстояло как бы одно и то же упражнение проделать дважды. После чего подводились итоги.

Солдаты залегли. Леха не особо-то обращал внимание на стрельбу. Он даже попытался заставить себя отключиться от происходящего и не глядеть, как встают и закрываются цели.

Но невольно, где-то на середине упражнения, он тоже стал следить за ходом событий и видел, что оба работают весьма неплохо. Наконец появились, во второй раз уже, пулеметные расчеты, но оба автомата молчали. Стрелки израсходовали весь свой боезапас на закрытие предыдущих мишеней и сейчас просто-напросто лежали и дожидались, когда закроются последние фигуры.