Самая страшная книга 2015 (сборник)
Шрифт:
Только сейчас я подумал, что стою перед Волькой, как провинившийся школьник перед мамой, и ожидаю, втянув голову в плечи, что он начнет меня отчитывать. А я буду оправдываться – о, да! – мне надо будет придумать что-то вроде аргументов в пользу убийства.
Она была слишком стара!
Из ее рта пахло гнилью!
Эта старая стерва не давал мне ни рубля!
Я хочу чувствовать себя мужчиной, в конце концов!
Это все кукловод! Он ждал, ждал много лет, чтобы провернуть тумблер!
Ты должен понимать, ведь тумблер в твоей душе уже давно с сорванной
И вот я стоял перед Волькой, беспомощный и открытый, и не понимал, почему он до сих пор не бросился вызывать полицию, не назвал меня сумасшедшим. Он просто разглядывал то, что осталось от Марго, водил безучастным взглядом по ошметкам крови, кровавым подтекам, кускам плоти, и время от времени пускал сизый дым носом. Спустя пару минут он сказал:
– Надо будет тут все подчистить.
– Я не знаю, что на меня нашло. Сорвался, наверное… Что?
– Убрать надо будет, говорю. Тело я беру на себя, остальным займутся местные дамочки из персонала. Тебе надо будет часика два посидеть возле бассейна. Потом вернешься в номер, прозвонишь по телефонам своей ненаглядной и, это самое, заявишь в местную полицию о пропаже.
– И ее найдут? – спросил я, чувствуя зарождающийся внутри головы странный, медный гул.
– Нет. Нечего будет искать. Пойдем.
Мы спустились на нулевой этаж, к парковке. Волька вел меня за руку, гулко шлепая по бетонному полу резиновыми тапками. Мы обогнули будку с охраной, оказались в узком проходе между бетонных плит с низким потолком. Вокруг кутались тени, света было мало. Казалось, что мы погружаемся в темноту с каждым шагом. Затем я увидел дверь без опознавательных знаков. Волька открыл ее ключом и жестом пригласил меня войти первым.
В свете редких желтых ламп я различил небольшое помещение, напоминающее гараж. Вместо стен – полки. Множество полок до потолка, с вертикальными металлическими перегородками. Все полки забиты свернутыми листами бумаги.
– Что это? – спросил я, понимая, что вопрос глупый и, в общем-то, бесполезный. Несложно было догадаться.
– Это, брат, кукловоды, с которыми я смог договориться, - сказал Волька. Его рука тяжело легла мне на плечо. – В каждом моем отеле есть такая комнатка. Я рисую постоянно. По два-три рисунка в день. Не считая заказов. Только так мне удается справляться с этим проклятым даром. Не буду рисовать – из листов вылезут призраки, демоны, черти, вампиры, кракены и сожрут меня к чертовой матери с потрохами. Как когда-то давно они сделали это с моими родителями. Для моих заказчиков это всего лишь бизнес, для меня – плата за жизнь.
Я не в силах был вымолвить ни слова.
– Нарушил обещание, не скрою. Надо было жить серой, мелкой жизнью, изнывая от желания постоянно рисовать, но сдерживаться. Тогда бы мне не за что было себя винить. Признайся, ты ведь тоже хотел сварить крем. Хотя бы еще разок, да? Это как с онанизмом. Всегда хочется сделать в последний раз. Пока нет постоянной девушки, или когда в постели семидесятилетняя старуха. Разве ты закончишь когда-нибудь? Нет.
Голос его дрожал от волнения. Дрожь передалась
– Ты прав. Абсолютно прав. Я и сейчас хочу сварить кое-что. По рецепту номер пять. Просто так. Для себя.
– Вот видишь. Эта дружба на века. Выбирай, - сказал Волька, – на любой вкус. Каждый из тех, кто изображен на картинах, готов избавить тебя от драгоценной, но, увы, мертвой жены. Без следа. А затем я заберу лист обратно, сверну его в трубку, положу на полку, и ни одна живая душа не узнает, что произошло. Считай, что я сдержал обещание и расплатился за то, что ты сделал для меня в детстве. Идет?
Что я мог ему ответить?
Конечно.
Идет.
Волька оставил меня в баре у бассейна, а сам ушел с листом ватмана подмышкой, ко мне в номер.
Я заказал пива и, развалившись в кресле, наблюдал как аниматоры развлекают детей. Солнце давно зашло за горизонт, кругом горели фонари, и атмосфера призывала расслабиться, забыть о проблемах, ни о чем больше не думать. Но я продолжал размышлять о нашем с Волькой детстве. О том, какими мы были и какими стали. Я – альфонс, убивший богатую жену ради ее денег. Он – миллионер, владелец отелей в Европе, вынужденный каждый день рисовать картины против своей воли.
Волька пришел минут через двадцать. Разложил на столе телефоны, сигареты и коробки спичек без этикеток. Мы не разговаривали, а просто смотрели на аниматоров. Потом Волька сказал:
– Когда получишь по завещанию все эти старухины миллиарды, будь добр, перечисли мне десять процентов за работу. Я сброшу реквизиты компаний.
– Мне показалось, ты делаешь это ради дружбы.
Волька ухмыльнулся, постучал себя согнутым указательным пальцем по лысине.
– Ты форменный идиот, - сказал он, – если в таком возрасте все еще веришь в сказки.
Мы посидели в молчании какое-то время. Я допил пиво и спросил, можно ли возвращаться в номер. Впереди меня ждало несколько сложных дней.
Волька протянул мне руку. Рукопожатие вышло крепким.
– Комар носа не подточит.
– Пообещай, что мы больше никогда не увидимся, - сказал я на прощание.
– Непременно, - ответил Волька.
Я прошел мимо бассейна, к стеклянным дверям отеля, и все это время казалось, что Волька смотрит мне в спину. Только это был молодой Волька, с белыми кудрями, с прыщавым лбом, тот самый Солнечный Мальчик, который любил нарушать обещания.
Оборотень
(Вадим Громов)
– Ты чё тормозишь, убогий? С покупочками определился, денежку отдал, сдачу простил, и – топай себе. Или я не права? Слышь, Нинуль, когда я была неправа?
Мужеподобная продавщица, монументально возвышающаяся над прилавком, полуобернулась назад, ожидая поддержки коллеги. Массивная фигура, грубые черты лица, совершенно неподходящее им жидковолосое карэ - и запах свежего перегара.
Вторая продавщица изрекла невнятный набор гласных. В отличие от напарницы, она переборщила с дозой и, по мнению Курмина была недалека от «ухода в астрал».